Сорок уроков русского. Книга 1

Это выражение я слышал с детства, чаще от матери, когда она объясняла причину своей жизненной ситуации либо кого-то из родных и знакомых. Слово «рок» не произносила, у нее были другие слова — доля, участь, судьба, а мне представлялось, что и в самом деле существует книга, где все про всех написано заранее, на роду, и поправить что-то, изменить никто не в силах. Еще в отрочестве я продолжал в это верить, думал про заветную книгу, сгорал от любопытства: вот бы заглянуть! И посмотреть: повезет мне на рыбалке или нет? Верил, как верят в Деда Мороза, в существование леших, русалок и прочих сказочных героев, однако пионерско - комсомольское воспитание быстро избавило меня от таких фантазий. Точнее пригасило их, переориентировало. В школе нам внушали: человек сам делает свою судьбу, он — кузнец своего счастья — в общем, через тернии к звездам! И не взирая на то, что у тебя на роду написано.

В такой оборот я искренне поверил, однако, что такое рок, испытал слишком рано, сам того не понимая, но подспудно чувствуя, что все, что делается, делается не зря.

Сейчас у меня где-то в бумагах хранятся аж три (!) комсомольских билета, но, когда в седьмом классе всех принимали в комсомол, меня не приняли — за побеги из дома. Я убегал от какой-то неясной тоски в тайгу, в брошенную деревню, где родился, ибо там было хоть и печально, одиноко, но удивительно спокойно. Я слушал птиц, разговаривал с деревьями, мог часами смотреть на муравейник, рассматривать цветы или просто сидеть у воды. Название родной деревни было Алейка. Никто не знал, что оно означает, но еще в детстве прохожий старик сказал; мол, здесь когда-то давно был старообрядческий скит, тайное поселение. Дескать, Алей — это и есть скит. Спустя много лет я проверил это предположение и был немало обескуражен: оказалось, и в самом деле скит, но в переводе с греческого!

Короче, я убегал скитаться, да разве об этом расскажешь на собрании?!

В комсомол я особо не рвался, однако оскорбило, что всех приняли, а меня нет, и, униженный недоверием, вылетел из класса со слезами. Дома забился на сеновал и там горько плакал! Так хотелось выковать себе счастье и пройти через все тернии, но без комсомола сквозь них было не прорваться! Поскольку же родился в Сибири, где терновник не растет, то эти преграды представлялись некими трущими человека жерновами: за неимением камня жернова у нас делали из березовых чурок, забивая в торцы осколки старых чугунков, зубья от сенокосилок и обломки напильников. Зерно перетиралось хоть и в грубую, но все же муку, то есть проскочить через тернии целым было почти невозможно. А надо! (Но потом выяснилось, это просто колючие, как боярышник, кусты, прорваться — раз плюнуть). Сам не знаю, зачем мне надо в комсомол, но ни быть, ни жить — хочу и все!

Первый раз меня приняли, когда после школы уже работал молотобойцем в кузне, ковал себе счастье. Однако страсти уже слегка поулеглись, перековались, и особой радости не испытал, прижимая к сердцу билет. Зато в армии меня легко приняли кандидатом в члены партии (срочную служил в охране ЦК на Старой площади), и помню это подспудное, затаенное чувство мести: после дембеля приду в школу и покажу партбилет. Знай наших, а вы меня в комсомол брать не хотели! Не давали мне покоя горькие слезы на сеновале...

Однако стать членом сразу не удалось, не хватило месяца до полного годичного стажа КПСС была партией строгой, величественной, как скала, внутрипартийная дисциплина суровой, партийный контроль беспощадным. Мне предложили прослужить этот недостающий месяц сверх срока, чтобы уладить вопрос, но дембель и воля уже были дороже!

В армии я впервые в жизни ощутил тоску смертную, думаю, от того, что нас в приказном порядке шесть раз за два года водили в Мавзолей Ленина. После каждого посещения ощущал дух... нет, не праха и тлена — дух некой предстоящей грядущей гибели от поклонения мертвому вождю. Я тщательно скрывал свое состояние, каждый раз перед «экскурсией» продумывал, как можно увильнуть, не ходить, избежать, и ни разу веской причины не находилось! Попробуй скажи замполиту «Не хочу смотреть на мертвеца», в один миг поедешь к «белым медведям», то есть в конвойные войска, зеков охранять в заполярных лагерях. То есть от всего этого мутило, но искушение было велико: еще бы, в столице нашей Родины служу, охраняю горячее сердце партии!