Сорок роз

Само собой, Кац не говорила ни доценту, ни авангардистам, что с самого начала учебы существовала еще и другая, а именно Майер, и обручальное кольцо, которое выдало бы ее замужество, обычно на полдороге в столицу прятала в сумку (на обратном пути она снова надевала его на палец, вернувшись душой в образ замужней дамы). Но, сообщая участникам застолья в погребке, что дома ее ждет прихварывающий отец, она ничуть не привирала. Пап'a страдал тяжелым катаром и быстро дряхлел. К Майеру он относился сдержанно, а пьесы, которые Мария разучивала по заданию Айслера, находил ужасными. По всей видимости, пап'a все еще полагал, что она безраздельно принадлежит ему одному, и с трудом, с огромным трудом мирился с тем, что вынужден делить ее с Айслером и с Майером. Впрочем, он воспринимал новое положение вещей спокойно, comme philosophe. [52]Не ворчал, не протестовал. Старался мирно жить своей жизнью, но в результате, увы, снова оказался в собственном доме таким же чужим, как в молодости, после женитьбы. Тогда он уединялся от жены и сына, теперь сторонился молодой пары, спал на самом верху, в мансарде, а появляясь внизу, ограничивался курительной либо старым креслом в ателье, у окна, глядящего на озеро. Свои розы он давно укрыл соломой, последние астры отцвели, когда же он тащил из ателье в парк сумку с причиндалами для гольфа, Мария понятия не имела, что он там с ними делал. Иногда она шла за ним, заглядывала за кусты, бродила вдоль камышовых зарослей, обшаривала взглядом верхушки деревьев, но его самого никогда не находила, видела только сизый дымок сигары, в котором он растворился как волшебник в сказочном лесу. Когда же она в конце концов бросала поиски, выяснялось, что он давно сидит в ателье, нетерпеливо дожидаясь ее.

— Ах, вот ты где!

— Где же мне еще быть, — ворчал он. — Ну, начинай!

Он решил воздерживаться от критических замечаний, и действительно, свиста она больше не слыхала. Нередко он погружался в дремоту, и, прежде чем уйти из ателье, она укутывала ему ноги пледом, вынимала из пальцев сигару, тушила ее в пепельнице, на цыпочках спешила прочь.

* * *

Пятница в декабре. Как обычно — с недавних пор, — она вернулась домой последним поездом. Войдя в переднюю, заметила, что в гостиной еще горит свет. Макс стоял у окна, засунув правую руку в карман брюк.

— Ну наконец-то! — буркнул он.

Макс выпил, она сразу заметила. На стеклянном столе бутылка фернета, пепельница переполнена, комната насквозь прокурена.

— Я звонил в консерваторию. Твой урок закончился в три.

— Ты же знаешь, после занятий мы остаемся поговорить. Тебе знаком Андре Жид? Чрезвычайно интересный автор.

— Вы, значит, обсуждали Жида…

Она медленно опустилась на канапе, сняла берет, спросила:

— Тебя снова обидели, дорогой?

— Эти идиоты еще пожалеют, — сказал Макс.

— Рано или поздно ты наведешь порядок в этой лавочке, я нисколько не сомневаюсь. Нужно только время. В буржуазной партии царит демократия, то бишь у лучших нет никаких шансов. Демократия — это диктатура посредственности.

— Как ты сказала?

— Это Ницше. Пошли спать. Ты устал и для фернета слишком молод. Ты видел его?

Макс хрипло рассмеялся.

— Твой отец, Мария, призрак, который не является никогда, даже в полночь. Черт побери! Я задыхаюсь в этом окаянном, затхлом кацевском доме! Кстати, и ты тоже. Мы тут лемурами станем. Пропадем.

— Как романтично!

— Не надо мне было жениться на тебе, — горько произнес он. — Слыхала, что болтают в городке?

— Неужто обо мне судачат?

— Ты, мол, пройдоха, каких еще поискать!

— Звучит не слишком дружелюбно.

— Ты по-прежнему якшаешься с этим художником?

— Дорогой, зачем ты спрашиваешь о том, что прекрасно знаешь! Я позирую Перси.

— Ты с ума не сошла?

— Нет, конечно. Перси — художник милостью Божией. Не забывай, на этой картине я навеки останусь молодой: девушка с кружевным зонтиком у озера, когда дует фён. В натуральную величину. Масло. В раме. Еще вопросы, дорогой?

Майер закрыл лицо руками.

— Я этого никогда от тебя не скрывала, Макс.

— Но не сказала, что это известно всем!По-твоему, как муж натурщицы я имею хоть минимальный шанс быть избранным даже всего-навсего счетчиком голосов?!Мы отстаиваем христианские ценности, дорогая моя!

— Особенно мясник, председатель ваш. Он в войну разбогател и разжирел. Между прочим, требуется известное мужество, чтобы выступить против махинаций этого мелкого капиталиста и его клики.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что у тебя такого мужества нет. Возможно, ты сочтешь меня снобкой, дорогой мой, но я терпеть не могу трусов.

Он усмехнулся, и его обаяние, которое Марии всегда нравилось, вдруг показалось ей слащавым.

— По какому, собственно, праву ты смотришь на меня сверху вниз?

— Ты так считаешь? Извини, я нечаянно. День у меня выдался утомительный.

— Могу себе представить.