Сорок роз

Головной платок, как у Мадонны, непритязательная прическа, скромная блузка — долой их! В глубине души она давно с ними распрощалась, все это лишь чисто внешний кокон, но теперь пора сбросить и его: капрал, а в скором времени лейтенант предпочитает кое-что получше. Только вот что надеть вместо этого? В нерешительности она стояла перед зеркалом. Срочно требуется новый гардероб. Срочно! Может, набраться храбрости и попросить у пап'a денег? Нет, лучше не надо. О визите Майера он словом не обмолвился, зато с недавних пор охотно рассуждал о старых деловых партнерах, которые peu a peu [41]появлялись опять и уговаривали его снова открыть ателье. Скучища! Вечно одни и те же перепевы! «Таковы люди, — повторял пап'a, — таковы люди».

Ох этот Майер, наверняка думал он, но вслух ничего не говорил.

В воскресенье Майер приехал вновь. Прислал депешу с указанием точного времени, 13.29, так что она могла встретить его на вокзале: в меховой шубке маман. Изысканно, правда? Стародевическую блузку он не увидел, а когда они сидели у озера, она пресекла его нежности. Во-первых, пусть знает, она девушка порядочная, благовоспитанная, а во-вторых, незачем отпугивать кандидата в офицеры шерстяными чулками и допотопным поясом с резинками. Все удалось. Он вежливо попросил прощения, сел прямо, вскинул подбородок и, скрестив руки на груди, доложил о своей службе. Она не поняла ни слова, но чувствовала себя восхитительно, сидя рядом с этим мужчиной и уносясь мечтами в мягкий, пронизанный солнцем туман. В три часа он уедет.

— Странно, — сказал Майер перед тем, как подняться в вагон, — ты первая называешь меня Максом.

— Тебе неприятно?

— Наоборот, очень нравится. Макс Майер!

— Имя, которое нужно запомнить! — крикнула она в вагон.

— Да. Мы подходим друг другу.

— Макс и Мария.

— Мария и Макс. Ты чего хихикаешь?

— Я счастлива.

Неделя прошла как во сне, она ездила на велосипеде в гимназию, танцевала через парк, а перед сном забегала на кухню поплакать на плече у Луизы. От счастья! От ужаса! Господи, что ей делать, если в следующее воскресенье вдруг начнется весна? Просто дурно становится. В самом деле, она уже видела женщин в легких платьях, туман рассеялся, потеплело, а у нее, дочери модельера, только и есть что облезлая шубейка, чтоб прикрыть убожество.

Однажды вечером они с Луизой проникли в гардеробную маман — и чего только не отыскали в шкафах, комодах и сундуках! Шкатулки, полные гребней и пряжек; ларчики с шиньонами; хрустальные флаконы; парикмахерские накидки с ленточками; нижние юбки с оборками, салфетки, банные простыни, а за шляпными картонками, в которых Луиза прятала выменянные у крестьян припасы, обнаружился маменькин костюм для верховой езды, еще докатолических времен. Прелесть, конечно, хотя, увы, невозможно встретить кандидата в офицеры, одевшись амазонкой, и в итоге, по совету Луизы, Мария, перемерив разные туалеты, выбрала ансамбль из серой юбки и кашемирового пуловера цвета морской волны. На шею она надела нитку жемчуга, оттенив ее кремовым макияжем. В этом наряде, как объявило зеркало, ты похожа на англичанку из обеспеченных средних слоев. Ах ты, негодное! Yes, my dear,не слишком твой тип, but perfectly [42]годится для военного времени.

Воскресенье! Поезд прибыл в 10.07, Майер первым выпрыгнул на перрон.

— Мария! — Он схватил ее руку, поцеловал.

— Стоп! — засмеялась она. — Руку целуют понарошку. Не прикасаясь губами.

— Черт побери! Откуда ты знаешь?

— Из романов. После маман осталась целая библиотека, где определенные места отмечены особо! — И Мария рассказала о приступах удушья у маман, о письмах из санатория, потом перескочила на Соловушку, на упорхнувшую прабабку, а когда они с Максом через заднюю калитку вошли в парк, намекнула, кто создал всю эту роскошь.

— Этот Шелковый Кац, — сказал Макс, — был настоящий мужик!

Оба замолчали, и капрал, будто видя перед собой покойного cr'eateur,снял шапку. Они вышли на прибрежную лужайку, остановились перед ателье. На кирпичной трубе аисты построили гнездо, напоминающее терновый венец Распятого, а на двери висела табличка: «Закрыто!» Н-да, мой милый, так проходит мирская слава.

Для Марии вся неделя улетучилась, теперь было только воскресенье, день Макса, поцелуи, клятвы, прогулки. Она всегда встречала его на вокзале, либо в костюме англичанки, либо в украшенной черным янтарем, наглухо застегнутой блузке, высоких сапожках и шляпке с опущенной на лицо вуалькой. Он сдвигал шапку на затылок, а френч вешал на палец и закидывал за плечо. Про свою скованность он забыл. Мария узнала его как веселого говоруна, но и слушать он умел, более всего, когда она рассказывала про мясника, председателя городской партии, которого обманывала жена.

— Правда?

— С подмастерьем. В холодильной камере. Меж подвешенных свиных туш.

— Черт побери! — вырвалось у Макса. — Прелюбопытные новости.