Сорок пять

— Не знаю; такой был приказ.

— Чей приказ? Принца Оранского?

— Нет, монсеньора.

— А кто такой монсеньор?

— Ах, сударь, вы уж очень много о чем меня спрашиваете — я ведь ничего не знаю; как бы там ни было — со вчерашнего вечера все переселяются.

— Кто же переселяется?

— Да все те, кто живет в деревнях, поселках, городках, где нет ни плотин, ни укреплений.

— Странно все это, — молвил Реми.

— Мы сами тоже уедем на рассвете, — продолжала служанка, — из нашего городка все уедут. Вчера, в одиннадцать часов вечера, весь скот по каналам и проселочным дорогам погнали в Брюссель; вот почему на той дороге, о которой я вам сказала, сейчас, наверно, страх сколько скопилось лошадей, подвод и людей.

— Почему же они не идут большой дорогой? Мне думается, там этих трудностей было бы меньше?

— Не знаю; таков приказ.

Реми и его спутница переглянулись:

— Но мы-то можем ехать проселочной дорогой — мы ведь держим путь в Мехельн?

— Думаю, что да, если только вы не предпочтете сделать, как все, то есть отправиться под Брюссель.

Реми взглянул на свою спутницу.

— Нет, нет, мы сейчас же поедем в Мехельн, — воскликнула Диана, вставая. — Прошу вас, милая, отоприте конюшню.

По примеру своей спутницы встал и Реми, вполголоса говоря:

— Из двух опасностей я все же предпочитаю ту, которая мне известна; кроме того, молодой человек намного опередил нас, а если, волею случая, он нас поджидает — ну что ж! Посмотрим!

Реми еще не расседлал лошадей; он помог своей спутнице вдеть ногу в стремя, затем сам вскочил на своего коня — и рассвет уже застал их на берегу Диле.

IV ОБЪЯСНЕНИЕ

Опасность, тревожившая Реми, была вполне реальна, так как узнанный им ночью всадник, отъехав на четверть лье от Вильворда и никого не увидав на дороге, убедился, что те, за кем он следовал, остановились в этом городке.

Он не повернул назад, вероятно, потому, что следить за обоими путниками он старался по возможности незаметно, а улегся в клеверном поле, предварительно поставив своего коня в один из тех глубоких рвов, которыми во Фландрии разграничивают участки, принадлежащие разным лицам.

Благодаря этой уловке он рассчитывал все видеть, сам оставаясь невидимым.

Читатель, несомненно, узнал этого молодого человека: как и подозревала сама преследуемая им дама, это был все тот же Анри дю Бушаж, волею рока столкнувшийся с женщиной, от которой он поклялся бежать.

После своей беседы с Реми у порога таинственного дома — иначе говоря, после крушения всех своих надежд — Анри вернулся в особняк Жуаезов с твердым намерением расстаться с жизнью, представлявшейся ему столь несчастной на самой своей заре. Но будучи храбрым дворянином и хорошим * сыном, он понимал, что ему нельзя ничем запятнать имени отца, и он решил умереть славной смертью на поле боя.

Во Фландрии шла война. Брат Анри, адмирал де Жуаез, командовал флотом и мог доставить ему возможность достойно уйти из жизни. Анри не долго думал: вечером следующего дня, спустя двадцать часов после отъезда Реми и его госпожи, он отправился в путь.

В письмах из Фландрии говорилось о предстоящем штурме Антверпена. Анри надеялся поспеть вовремя. Ему приятно было думать, что он, по крайней мере, умрет со шпагой в руке, в объятиях брата, под французским знаменем, что смерть его наделает шума и что шум достигнет дамы из таинственного дома.

О благородное безумие! Славные и мрачные грезы! В течение четырех дней Анри упивался своим страданием, а главное — надеждой, что этой муке скоро придет конец.

Когда Анри, погруженный в эти скорбные размышления, увидел шпиль Валансьенской колокольни, в городе пробило восемь часов. Вспомнив, что в это время запирают городские ворота, он пришпорил коня и, проезжая по подъемному мосту, едва не сбил с ног всадника, остановившегося, чтобы подтянуть подпругу своего седла.

Анри не принадлежал к числу знатных наглецов, без зазрения совести топчущих всех, кто не имеет герба. Проезжая, он извинился перед незнакомцем. Тот было оглянулся на него, но тотчас же снова опустил голову.

Анри, тщетно стараясь остановить лошадь, скачущую во весь опор, вздрогнул, словно увидел нечто такое, чего он никак не ожидал увидеть.

“Я схожу с ума, — говорил он себе, — Реми в Валансьене! Тот самый Реми, которого я оставил четыре дня назад на улице Бюсси! Реми один, без своей госпожи, — ведь, сдается мне, с ним какой-то юноша! Поистине, печаль мутит мне рассудок и расстраивает зрение настолько, что все окружающее принимает для меня облик того, о чем я неустанно думаю”.

Продолжая свой путь, он въехал в город, и подозрение, на миг возникшее в его уме, рассеялось.

Он остановил лошадь у первой попавшейся гостиницы, бросил поводья конюху и сел на скамейку у двери, ожидая, покуда ему приготовят комнату и ужин.

Но, сидя в задумчивости на этой скамейке, он вдруг увидел, что к нему приближаются те же два путника и что тот, кого он принял за Реми, часто оглядывается. Лицо другого скрывала шляпа с широкими полями.

Проходя мимо гостиницы, Реми увидел Анри на скамейке и опять отвернулся, но именно эта предосторожность помогла Анри узнать его.