Сорок пять

Полагаясь на отменную закалку своих лат и на свое искусство опытнейшего фехтовальщика, Жуаез стал наносить неизвестному мощные удары, которые тот ловко отражал. В то же время один из ударов противника пришелся ему прямо в грудь; но шпага отскочила от брони и только оцарапала ему плечо.

— А! — воскликнул юный адмирал, ощутив прикосновение острия. — Он француз, и мало того — у него был тот же учитель фехтования, что и у меня!

Услышав эти слова, неизвестный отвернулся и хотел было ускакать.

— Если ты француз, — крикнул ему адмирал, — ты предатель, ведь ты сражаешься против своего короля, своей родины, своего знамени!

В ответ неизвестный воротился и с еще большим ожесточением напал на Жуаеза.

Но на этот раз Жуаез был предупрежден и знал, с какой искусной шпагой имеет дело. Он подряд отразил три или четыре удара, нацеленные с величайшей ловкостью и с неописуемыми яростью, силою и злобой.

Тогда незнакомец, в свою очередь, подался назад.

— Гляди, — крикнул ему юный адмирал, — вот как поступают, когда сражаются за родину; чистого сердца и честной руки достаточно, чтобы защитить голову без шлема, чело без забрала.

И отстегнув ремни своего шлема, он далеко отбросил его, обнажив благородную, красивую голову; глаза его сверкали силой, гордостью и юношеским задором.

Вместо того чтобы ответить словами или последовать столь доблестному примеру, всадник в черных доспехах глухо зарычал и занес шпагу над обнаженной головой противника.

— А! — воскликнул Жуаез, отражая удар. — Верно я сказал, что ты предатель, так умри же смертью предателя!

И, тесня неизвестного, он нанес ему острием шпаги два или три удара, один из которых попал в отверстие спущенного забрала.

— Я убью тебя, — приговаривал молодой человек, — я сорву с тебя шлем, который так хорошо тебя защищает и скрывает твое лицо, и повешу тебя на первом попавшемся дереве.

Незнакомец хотел было, в свою очередь, сделать выпад, но к нему подскакал верховой и шепнул ему на ухо:

— Монсеньор, прекратите эту стычку, ваше присутствие будет весьма полезно вон там.

Незнакомец взглянул туда, куда указывал гонец, и увидел, что ряды фламандцев дрогнули под натиском кальвинистской конницы.

— Верно, — сказал он с угрозой в голосе, — вот те, кого я искал.

В эту минуту на отряд Жуаеза обрушилась волна всадников, и моряки, устав непрестанно разить тяжеловесным, годным лишь для великанов оружием, сделали первый шаг назад. Черный всадник воспользовался этим, чтобы исчезнуть в сумятице и во мраке.

Спустя четверть часа французы подались по всей линии и уже только старались достойно отступить, не обращаясь в бегство.

Господин де Сент-Эньян принимал все меры к тому, чтобы его люди отходили по возможности в порядке.

Но из города выступил последний свежий отряд — пятьсот человек конницы, две тысячи пехоты и атаковал истощенную, уже отступавшую армию. Этот отряд состоял из старых ратников принца Оранского, боровшихся и с герцогом Альбой, и с доном Хуаном, и с Рекесенсом, и с Александром Фарнезе.

Французам пришлось немедленно принять важное решение: оставив поле битвы, отступать сушей, поскольку флот, на который рассчитывали в случае поражения, был уничтожен.

Несмотря на хладнокровие вождей, на храбрость большинства солдат, ряды французов смешались.

Вот тогда незнакомец, во главе конного отряда, почти еще не потратившего сил в бою, налетел на бегущих и снова встретил в арьергарде Жуаеза с его моряками, из которых две трети уже полегли на поле брани.

Юному адмиралу совсем недавно подвели третью лошадь — две уже были убиты под ним. Его шпага сломалась, из рук раненого матроса он выхватил тяжелый абордажный топор, который вращал в воздухе так же легко и быстро, как пращник свою пращу.

Время от времени он оборачивался лицом к неприятелю, словно дикий кабан, который никак не может решиться бежать от охотника и напоследок отчаянно кидается на него. Со своей стороны, фламандцы, скинувшие латы по настоянию того, кого они называли монсеньором, стали весьма подвижны и гнались за армией анжуйца по пятам, не давая ей и мгновенной передышки.

При виде этого чудовищного разгрома в сердце незнакомца шевельнулось подобие раскаяния или, уж во всяком случае, сомнения.

— Довольно, господа, довольно, — сказал он по-французски своим людям, — сегодня вечером их отогнали от Антверпена, а через неделю прогонят из Фландрии; не будем просить большего у бога войны!

— А! Он француз! Француз! — воскликнул адмирал. — Я угадал, что ты предатель! А! Будь проклят, и да поразит тебя смерть, уготованная предателям!

Это гневное обращение, по-видимому, смутило того, кто не дрогнул перед тысячами шпаг, поднятых против него; он повернул коня — и победитель бежал едва ли не с той же поспешностью, что и побежденные.

Но бегство одного врага ничего не изменило в положении дел; страх заразителен, он успел охватить всю армию, и солдаты в панике бежали уже со всех ног.

Несмотря на усталость, лошади трусили рысью — казалось, они тоже поддались страху; люди разбегались во все стороны, чтобы найти убежище; за несколько часов армии не стало.