Сорок пять

Затем он подошел к глубокому колодцу, вырытому у одной из стен подземелья и не обнесенному кладкой, взял ведро и, привязав его к длинной веревке без блока, спустил в воду, зловеще черневшую в глубине; послышался глухой всплеск, и минуту спустя Реми вытащил ведро, до краев полное воды, ледяной и чистой, как хрусталь.

— Подойдите, сударыня, — сказал Реми.

Диана подошла.

В это внушительное количество воды он уронил одно-единственную каплю жидкости, содержавшейся во флаконе, и вся вода мгновенно окрасилась в желтый цвет; затем желтизна исчезла, и спустя десять минут вода снова стала совершенно прозрачной.

Лишь неподвижный взгляд Дианы свидетельствовал о глубоком внимании, с которым она следила за этими превращениями. Реми посмотрел на Диану.

— Что же дальше? — спросила она.

— Что дальше? Окуните теперь в эту воду, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни запаха, — окуните в нее цветок, перчатку, носовой платок; пропитайте этой водой душистое мыло, налейте ее в кувшин, из которого ею будут пользоваться, чтобы чистить зубы, мыть руки или лицо, — и вы увидите, как это видели при дворе Карла Девятого, что цветок задушит своим ароматом, перчатка отравит соприкосновением с кожей, мыло убьет, проникая в поры. Брызните одну каплю этой бесцветной жидкости на фитиль свечи или лампы — он пропитается ею приблизительно на дюйм, и в течение часа свеча или лампа будет распространять вокруг себя смерть, а затем станет снова гореть так же безобидно, как всякая другая свеча или всякая другая лампа!

— Вы уверены в том, что говорите, Реми? — спросила Диана.

— Я проделал все эти опыты, сударыня; поглядите на этих птиц — эти уже не могут спать и не хотят есть: они отведали такой воды. Поглядите на эту козу, поевшую травы, политой такой водой: она линяет, у нее блуждают глаза; если даже мы вернем ее теперь к свободе, к свету, природе — все будет напрасно; она обречена, если только, вновь очутясь на приволье, она благодаря природному своему инстинкту не найдет какого-либо из тех противоядий, которые животные чуют, а люди не знают.

— Можно взглянуть на этот флакон, Реми? — спросила Диана.

— Да, сударыня, сейчас, когда вся жидкость уже вытекла, — можно. Но погодите немного!

С бесконечными предосторожностями Реми отъединил флакон от змеевика, тотчас закупорил горлышко флакона кусочком мягкого воска, сровнял воск с краями горлышка, которое поверх воска еще закрыл клоком шерсти, и подал флакон своей спутнице.

Диана взяла его без малейшего волнения, поднесла к свету и, поглядев некоторое время на густую жидкость, сказала:

— Достаточно; когда придет время, мы сделаем выбор между букетом, перчатками, лампой, мылом и кувшином с водой. А хорошо ли эта жидкость сохраняется в металле?

— Она его разъедает.

— Но ведь флакон, пожалуй, может разбиться?

— Не думаю, вы видите, какой толщины стекло; впрочем, мы можем заключить его в золотой футляр.

— Стало быть, вы довольны, Реми? — спросила Диана.

На ее губах заиграла бледная улыбка, придавая им ту видимость жизни, которую лунный луч дарит предметам, пребывающим в оцепенении.

— Доволен как никогда, сударыня, — ответил Реми, — наказывать злодеев — значит, применять священное право самого Господа Бога.

— Слышите, Реми, слышите?.. — Диана насторожилась.

— Что случилось?

— Как будто стук копыт… Реми, это, наверно, наши лошади.

— Весьма возможно, сударыня. Ведь назначенный час уже близок, но теперь я их отошлю.

— Почему?

— Разве они еще нужны?

— Вместо того чтобы поехать в Меридор, Реми, мы поедем во Фландрию. Оставьте лошадей!

— А, понимаю!

Теперь в глазах слуги мелькнула радость, которую можно было сравнить только с улыбкой, скользнувшей по губам Дианы.

— Но Граншан… — тотчас прибавил он. — Что нам делать с Граншаном?

— Граншан, как я вам уже сказала, должен отдохнуть. Он останется в Париже и продаст этот дом, который нам уже не нужен. Но вы должны вернуть свободу всем этим несчастным, ни в чем не повинным животным, которых мы в силу необходимости заставили страдать. Вы сами сказали: быть может, Господь позаботится об их спасении.

— А все эти очаги, реторты, перегонные кубы?

— Раз они были здесь, когда мы купили этот дом, что за важность, если другие найдут их здесь после нас?

— А порошки, кислоты, эссенции!

— В огонь, Реми, все в огонь!

— В таком случае — уйдите.

— Уйти? Мне?

— Да, или, по крайней мере, наденьте эту стеклянную маску.

Реми подал Диане маску, которую она тотчас надела; сам же, прижав ко рту и к носу большой шерстяной тампон, взялся за веревку горна, и едва тлевшие угли стали разгораться. Когда огонь запылал, Реми бросил туда порошки, которые, воспламеняясь, весело затрещали; одни сверкали зелеными огоньками, другие рассыпались бледными, как сера, искрами; бросил он и эссенции, которые не загасили пламя, а, словно огненные змеи, взвились вверх по трубе с глухим шумом, подобным отдаленным раскатам грома. Когда наконец все стало добычей огня, Реми сказал: