Сорок пять

— Друг мой Шико, — сказал в ответ Генрих, — мы ведь дикари, поэтому нам многое простительно; ты отлично знаешь, что мой брат, покойный король Карл, называл меня своим кабаном, а кабан (впрочем, ты же не охотник, тебе это неведомо), — кабан никогда не сворачивает с пути, а всегда идет напролом; вот и я подражаю ему, раз я ношу эту кличку; я тоже никогда не сворачиваю в сторону. Если путь мне преграждает река — я переплываю ее; если передо мной встает город, — гром и молния! — я его проглатываю, словно пирожок!

Эта шутка Беарнца вызвала дружный хохот окружающих.

Один только г-н Морнэ, все время ехавший рядом с королем, не рассмеялся, а лишь закусил губу, что у него было признаком необычайной веселости.

— Морнэ сегодня в отличном расположении духа, — радостно шепнул Беарнец, наклонясь к Шико. — Он посмеялся моей шутке.

Шико мысленно спросил себя, над кем из них обоих ему следует смеяться: над господином ли, счастливым тем, что рассмешил слугу, или над слугой, которого так трудно развеселить.

Но над всеми мыслями и чувствами Шико преобладало изумление.

После переправы через Гаронну, приблизительно в полулье от реки, Шико заметил сотни три всадников, укрывшихся в сосновом лесу.

— Ого-го! Ваше величество, — тихонько сказал он Генриху, — уж не завистники ли это, прослышавшие о вашей охоте и вознамерившиеся помешать ей?

— Отнюдь нет, — ответил Генрих, — на этот раз, сынок, ты снова ошибся; эти люди — друзья, выехавшие навстречу нам из Пюимироля, самые настоящие друзья.

— Тысяча чертей! Ваше величество, в вашей свите скоро будет больше людей, чем деревьев в лесу!

— Шико, дитя мое, — молвил Генрих, — я думаю, — да простит меня Бог! — что весть о твоем прибытии успела разнестись повсюду и что люди сбегаются со всех концов страны, желая почтить в твоем лице короля Французского, послом которого ты являешься.

Шико был достаточно сметлив, чтобы понять, что с некоторого времени над ним насмехаются. Это не рассердило его, но несколько встревожило.

День закончился в Монруа, где местные дворяне, собравшиеся в таком множестве, словно их заранее предупредили о том, что король Наваррский проездом посетит их город, предложили ему роскошный ужин, в котором Шико с восторгом принял участие, ибо охотники не сочли нужным остановиться в пути для столь маловажного дела, как обед, и, следовательно, ничего не ели со времени выезда из Нерака.

Генриху отвели лучший дом во всем городе; половина свиты расположилась на той улице, где ночевал король, другая половина — в поле за городскими воротами.

— Когда же мы начнем охотиться? — спросил Шико у Генриха в ту минуту, когда слуга снимал с короля сапоги.

— Мы еще не вступили в те края, где водятся волки, любезный мой Шико, — ответил Генрих.

— А когда мы туда попадем, ваше величество?

— Любопытствуешь?

— Нет, сир, но сами понимаете, хочется знать, куда направляешься.

— Завтра узнаешь, сынок, а покамест ложись сюда, на эти подушки, слева от меня; Морнэ уже храпит справа, слышишь?

— Черт возьми! — воскликнул Шико. — Он во сне более красноречив, чем наяву.

— Верно, — согласился Генрих. — Морнэ не болтлив; но его надо видеть на охоте, вот увидишь.

День едва занялся, когда топот множества коней разбудил и Шико, и короля.

Старый дворянин, пожелавший самолично прислуживать королю за столом, принес Генриху завтрак — горячее, обильно приправленное пряностями вино и ломти хлеба с медом. Спутникам короля — Морнэ и Шико — завтрак подали слуги этого дворянина.

Тотчас после завтрака протрубили сбор.

— Пора, пора! — воскликнул Генрих. — Сегодня нам предстоит долгий путь. На коней, господа, на коней!

Шико с изумлением увидел, что королевская свита увеличилась еще на пятьсот человек. Эти пятьсот всадников прибыли ночью.

— Чудеса, да и только! — воскликнул он. — Ваше величество, это уже не свита и даже не отряд, а целое войско!

Генрих ответил немногословно:

— Подожди, подожди малость!

В Лозерте к этой коннице присоединились шестьсот пехотинцев.

— Пехота! — вскричал Шико. — Пешие!

— Загонщики, — пояснил король. — Всего-навсего загонщики!

Шико насупился и с этой минуты хранил упорное молчание.

Раз двадцать устремлял он взгляд на поля, иными словами — раз двадцать у него мелькала мысль о побеге. Но ведь Шико как представитель короля Французского, по всей вероятности, имел почетную стражу, которой, видимо, было приказано тщательно охранять это чрезвычайно важное лицо, вследствие чего каждое его движение сразу повторяли десять человек.

Это не понравилось Шико, и он выразил королю свое неудовольствие.

— Что ж! — ответил Генрих. — Пеняй на себя, сынок; ты хотел бежать из Нерака, и я боюсь, как бы на тебя опять не нашла эта блажь.

— Ваше величество, — сказал Шико, — даю вам честное слово дворянина, что я и не попытаюсь бежать.

— Вот это дело!

— К тому же, — продолжал Шико, — это было бы ошибкой с моей стороны.

— Ошибкой?

— Да, потому что, если я останусь, я, сдается мне, увижу кое-что весьма любопытное.

— Ну что ж! Я очень рад, что ты так думаешь, любезный мой Шико, потому что я тоже придерживаюсь такого мнения.