Сорок монет

— Наверно, вы видели моего сына. Его то и дело вызывают в сёла. Скоро год, как он работает рядом с дочерью Дурсун. Сульгун животы режет, а мой Айдогды детишек лечит. Он уже кандидат. И защищал не где-нибудь в Ашхабаде, а в самой Москве. Ты, говорю ему, чему хотел, выучился, нечего тебе холостяком ходить. Уж чего, чего, а красивых девушек в нашем селении сколько хочешь. А насчёт калыма, говорю, не беспокойся, дай бог здоровья твоему отцу, то, что есть у людей, и у меня найдётся. Но хоть голову ему отрежь, не слушается! Сначала увиливал от разговора. Дескать, погоди, подожду ещё. А уж когда я ему все уши прожужжала, он тут, дня два назад, признался мне. Есть, говорит, такая девушка. И назвал её имя — Сульгун.

Акнабат, погружённая в думы о собственном сыне, не обращала внимания на трескотню чернявой. Но тут сама не заметила, как спросила:

— Какое имя назвал?

Та с явным удовольствием повторила:

— Сульгунджан! Кого бы я ему ни называла, он говорит — нет. Или она, или никто… Люблю, говорит, нравится, говорит. Я ему и сказала: «То, что нравится тебе, понравится и мне». Вот и занялась этим делом.

У Акнабат после этих разговоров чай в горло не шёл. Она поставила налитую пиалу на ковёр и дрогнувшим голосом спросила:

— А девушка что говорит? Она тоже его любит?

— Сульгунджан?

— Да, Сульгунджан.

— Если бы девушка не сказала тёплого слова, парень не стал бы посылать свою мать сватать её. Недавно захворал ребёнок наших соседей, живот у него болел, какой-то приступ, так они на одной машине приезжали. Я поглядела на их фигуры, как красиво они выглядели в белых халатах, ну, прямо загляденье. Если они будут работать вместе и облегчать страдания недужных, разве, думаю, плохо. Нет, очень даже хорошо! Только Дурсун, вроде, немного упрямится. И причину почему-то прямо не говорит. Не знаю, может быть, даже хочет меня этак вежливо выпроводить. Но я не намерена отступать. Я вот сижу тут, у неё в доме, и не двинусь с места, пока она не скажет что-нибудь определённое.

— Правильно, правильно, зачем же вам уходить, — ответила Акнабат и, не развязывая привезённого узелка, торопливо поднялась. — Я пошла.

— Ты что встала, милая? — удивилась вошедшая с миской в руках Дурсун. — Посидела бы. Я ведь обед принесла.

— Спасибо! Считай, что я уже поела. Будь здорова!

И Акнабат ушла, готовая лопнуть от злости на собственного сына.

Не успел Тойли Мерген, вернувшись из города, поставить машину в гараж, как подкатил на мотоцикле его заместитель.

— Что слышно, Нобат?

— Хвалиться нечем, Тойли-ага, — ответил тот и, словно стыдясь, что не успел побриться, погладил подбородок. — Сборщиков у нас маловато.

— Сборщиков прибавим, Нобатхан.

— Хорошо бы.

— А что Гайли и Артык? Пришли?

— Пока нет, Тойли-ага.

— Интересно… Мне показалось, что она этот раз и они поняли.

— Гайли-ага, если и не пришёл сегодня, придёт завтра. Как только продаст морковь. А вот об Артыке разговор другой.

— Какой ещё разговор?

— Сам-то я не ходил к нему, не видел, но от людей слышал. Кто-то сорвал у него дверь. Кто-то, якобы, повыдергал ему бороду. Но это ещё ерунда, Позавчера вечером, говорят, видели его на большой дороге. Будто идёт голый, ну, совсем голый, в чём мать родила. В общем, пошёл слух, что Артык свихнулся, сошёл с ума.

Поскольку история с дверью Артыка и его бородой была Тойли Мергену известна, он не высказал удивления и не впал в растерянность, как это случилось с Нобатом, а довольно спокойно сказал:

— Уж кто-кто, в Артык с ума не сойдёт. А ты куда едешь?

— В правление и на полевой стан.

— Не посчитай за труд, подвези меня на склад.

В новом просторном складе имелось всё необходимое для колхозного хозяйства — от гвоздей и оконных петель до гусениц для тракторов.

В помещении было прохладно — только что вымыли цементный пол. В углу, на аккуратно сделанном топчане, лежал, подложив под локоть две подушки, заведующий складом Эсен Сары. Тойли Мерген улыбнулся и покачал головой: дескать, вот кому хорошо живётся!

Низкорослый, с огромным животом, Эсен Сары казался совсем круглым. Весёлый шутник, он знал великое множество анекдотов всех времён и народов.

В каком бы настроении ни зашёл к нему человек, Эсен не отпустит его, пока не развеселит. И Тойли Мерген, когда чувствовал себя особенно усталым, специально шёл к Эсену отдохнуть. Но при всём этом Эсен Сары за шутками и прибаутками никогда не забывал о работе. Это был добросовестный и чрезвычайно аккуратный во всех делах человек.

Увидев вошедшего бригадира, Эсен Сары обхватил обеими руками свой необъятный живот и, свесив с топчана коротенькие ноги, приветливо сказал:

— Заходи, Тойли-ага. Что-то не видать тебя в последнее время. Ребятки! — крикнул он парням, сгружавшим с машины муку. — Эй, ребятки, если чай у вас закипел, несите сюда. И заварите как следует. Дадим Тойле-ага крепкого чая!

— Я только что пил, Эсен!

— Никто ещё не опивался чаем, Тойли-ага! Ну-ка, садись! — И он похлопал рукой по топчану.

— Мы с тобой посидим, чайку попьём, а кто будет собирать хлопок?

— О хлопке потом поговорим.

— Охотно бы посидел, Эсен, да некогда.