Сорок монет

— Будьте счастливы! — Язбиби протянула букет Сульгун. — Пусть ваша жизнь будет такой же красивой, как эти цветы!

Хоть руки тётушки Донди и были заняты работой, глаза её не отрывались от невесты. Сидя в сторонке, рядом с мужем, она крошила мясо для плова. Когда её дочь преподнесла Сульгун цветы, старая Донди толкнула мужа локтем в бок и воскликнула:

— Погляди ка свою негодницу!

Не пошевельнув бровью, Илли Неуклюжий проговорил сквозь зубы:

— Нечего дочке жизнь портить, а потом людям завидовать.

XXVII

Каландар Ханов прилетел в Ашхабад в полдень. Обычно он прямо с аэродрома ехал к тёще, зная, что будет желанным гостем. Но сегодня он там не смеет показаться. Поэтому, не раздумывая, Ханов отправился к своему односельчанину, известному хирургу Байры Оразову. В доме старых друзей всегда найдётся для него место.

Байры Оразов жил на южной окраине города, у подножия холмов, сливающихся где-то вдалеке с горами Копет-Дага, в собственном доме с садом и огородом.

Ханов вышел из такси, толкнул калитку и увидел друга. Он сидел в беседке, увитой виноградом, пил чай и просматривал газеты.

Услышав знакомый голос: «Профессор! Ты дома!» — Байры удивился:

— Каландар! Откуда ты! Как ты решился оставить район без хозяина? — говорил он, пожимая руку Ханову.

— Хватит с них и моих приказов, пусть действуют. А ты, как я погляжу, вместо службы сидишь себе в беседке и дуешь зелёный чай.

— Ты бы тоже сидел, если бы всю ночь оперировал.

— Что ты, я бы не выдержал и дня такой жизни.

— Такова у меня профессия, Каландар. И потом, сам знаешь, я не умею работать кое-как.

— Знаю, что в работе ты аккуратен.

— Приходится быть аккуратным, если имеешь дело с человеком, доверившим тебе свою жизнь. Держать и руке скальпель — это тебе не сидеть, развалясь, в кабинете и отдавать приказы.

— И это не легко. И это надо уметь.

— Да я шучу. Как жив-здоров?

— Бодрее человека не сыщешь! Да, кстати, поздравляю! — сказал Ханов и снова пожал руку друга. — Я очень обрадовался, узнав, что ты наконец-то защитился. Ты получил мою телеграмму?

— Получил. Спасибо.

— Хорошо, конечно, что ты стал кандидатом. А всё-таки ты, Байры, ленивый человек.

— Ленивый?

— Да, ленивый. Мне бы твои способности, я бы уже давно был доктором.

— Доктором? — улыбнулся Байры Оразов и почесал шею. — Дело разве в дипломе, Каландар? Не звания важны, а знания.

— Неужели Пурли Келдже больше тебя знает? Говорят, он уже рвётся в академики.

— Наверно, имеет право, раз рвётся.

— Скажи по правде, какая польза от твоей скромности?

— Уж вреда-то, во всяком случае, никакого.

— Нет, ты не меняешься, Байры. Тот же характер.

— Человек — не погода в горах, чтобы меняться. Посидим здесь или пойдём в дом?

— Какая разница, где сидеть. А жена дома или в школе?

— Джерен! — позвал жену Байры Оразов. — Иди сюда, поздоровайся с гостем.

Вытирая о фартук руки, на веранду вышла высокая женщина с тронутыми сединой волосами.

— Здравствуй, Каландар! — крикнула она. — Ты один? А где Шекер? Как она поживает?

— Здравствуй, дорогая Джерен-ханум. На сей раз я один пожаловал к вам. А как поживает Шекер, даже сказать не могу, не знаю.

— Что это значит, что случилось?

— Да так, вроде бы ничего особенного.

— Где она, Каландар?

— Возможно, у своей матери.

— У матери? Странно. Если она в Ашхабаде, почему же не показывается?

— Кто знает, может быть, вышла замуж.

— Перестань! — возмутилась Джерен. — Шекер не из таких. Сейчас заварю чай и поеду за ней.

— Никуда не надо ездить, Джерен-ханум. Шекер сюда не придёт.

— Пусть попробует отказаться!

— Что у вас произошло? — спросил у друга Байры, когда Джерен вернулась в дом.

— Ничего особенного. Разве ты не знаешь нынешних женщин?

— А ну, говори прямо, Каландар!

— Лично я не сказал своей жене ни одного грубого слова.

— Просто так Шекер не уйдёт. Хоть её я и не очень хорошо знаю, зато тебя знаю отлично. Ты, наверно, снова завёл холостяцкую музыку?

— Давай, Байры, оставим этот разговор. Есть дела поважнее.

— Погоди, погоди. Сколько тебе лет? — не слушая друга, нахмурившись, продолжал Байры Оразов. — Ты моложе меня от силы года на два. Не смею поучать тебя, но просто хочу сказать, что после сорока трудно найти новую спутницу.

Джерен принесла чайник, поставила его на стол и пошла к калитке.

— Ты куда, Джерен-ханум? — преградил ей дорогу Ханов. — Я ещё раз говорю — не старайся понапрасну. Всё равно она не придёт. А если даже ты и уломаешь её, я не смогу с ней мирно разговаривать, потому что чертовски голоден. Наоборот, поругаюсь.

— Если хочешь есть, пойдём, я только что поджарила котлеты.

— От котлет у меня изжога. Уж если ты хочешь накормить гостя обедом, приготовь что-нибудь повкуснее, Джерен-ханум!

Ханов вернул хозяйку назад и, взяв свой чемодан, пошёл с ней на кухню. Он вытащил освежёванного джейрана, туша которого была запихана в шкуру.

— Что это, Каландар?

— Это джейран. К тебе он попал прямо из серахской степи.

— Ты сам убил?

— А то кто же?

Женщина погладила приятную на ощупь коричневатую, как туркменская земля, шкуру и спросила:

— Разве охотиться на джейранов не запрещено? Как вам не жаль этих животных?