Читаем Сорок лет среди грабителей и убийц полностью

Сорок лет среди грабителей и убийц

— Врать ты можешь сколько угодно, — сказал я, — но деньги ты передал Антиповой! Она созналась.

— Ну, если созналась, так пусть их покажет и отдаст вам, — сказал Москаленко.

Очевидно, этот метод допроса не мог дать никакого результата. Но ведь и он, и Антипова знали же, где деньги. Антипова была видной, рослой и дебелой, тоже видавшей виды бабой.

— Послушай, матушка! Деньги ведь Москаленко передал тебе. Он сознался. Где они? Сознайся и ты, лучше будет.

— Пусть врет больше! Если передал, то куда бы я их дела? Не в банк же понесу! — бойко ответила Антипова.

Оба уперлись, и все тут.

Три дня держал я Антипову в камере участка — авось одумается. Наконец опять вызвал.

— Ну что, надумала сказать, где деньги?

— Ни о каких таких деньгах я не знаю.

Я решил пригрозить.

— Ой, баба! Не шути… год будешь в остроге сидеть, пока не сознаешься. Гляди!

— Воля ваша!

Оставалось одно: устроить побег Антиповой из участка и проследить, что она будет делать на свободе.

Я решил обставить дело так, будто бы надзор за камерой ведется очень плохо. Выбрав надежных городовых, я объяснил им, в чем дело, и приказал притворяться пьяными, делать вид, будто они засыпают прямо у дверей, не запирать их… А сам, помимо того, решил воспользоваться услугами одной из самых опытных агентш, жены городового Федосова.

* * *

В один прекрасный день камера Антиповой отворилась и представлявшийся пьяным городовой с бранью и проклятиями втолкнул туда упирающуюся и кричащую новую «арестантку».

Оставшись наедине с Антиповой, после того как городовой водворил ее в камеру, Федосова начала громко плакать и проклинать полицию, чем, естественно, возбудила сочувствие Антиповой. Слово за слово, и к вечеру между двумя женщинами установились самые дружеские отношения. Так прошел весь день и ночь. На следующий день сторожить камеру явился Федосов, муж агентши. Он пошатывался и бормотал что-то невнятное.

При виде этого стража Федосова сообщила на ухо своей соседке, что как только этот проклятый городовой уляжется на деревянную скамейку и захрапит, она, Федосова, намерена бежать.

— Я знаю здесь все ходы и выходы, а этот пьяница будет лежать, как колода, — добавила Федосова.

— И я с тобой, — проговорила Антипова, соблазнясь намерением Федосовой.

— Как хочешь, — безразличным тоном сказала Федосова.

Городовой начал похрапывать, а Федосова и не думала приводить в исполнение свое намерение. Она о чем-то задумалась.

— Ну, что же ты?

— Да вот думаю, что убежать-то мы убежим, а куда я затем денусь? Полиция начнет разыскивать, надо на первых порах уехать из Питера, а потом, когда горячка пройдет, можно и воротиться. Беда только в том, что уехать из города и прожить на стороне денег стоит, а у меня медный пятак за душой. С ним далеко не уйдешь!

— Ну, об этом не сомневайся! — самодовольно проговорила Антипова. — Деньги у нас будут. Правда, у меня с собой в чулке всего двугривенный, но нам только дойти до Смоленского кладбища, и у нас тысячи будут. На все хватит…

— Ну, тогда медлить нечего, иди тихонько к двери, а я за тобой. Надо наблюдать за солдатом. Ишь как, собака, храпит!

Антипова начала медленно, на цыпочках приближаться к заветной двери, за ней в трех шагах следовала Федосова, не спуская глаз с городового. Когда Антипова отворила дверь из камеры, Федосова, проходя мимо мужа, шепнула ему: «На Смоленское кладбище» — и тотчас догнала Антипову, которая ничего не заметила.

Нечего и говорить, что беглянки без всяких препятствий выбрались на свободу из полицейской части и после двухчасовой ходьбы достигли Смоленского кладбища.

У ворот кладбища уже стояли сторож и какой-то малый, одетый в большие сапоги и пиджак. Проходя ворота, Федосова мигнула этому незнакомцу, пристально смотревшему на Антипову. Тот же, в свою очередь, сделал знак рукой, как бы говоря: «Будь покойна, все наготове».

Они шли очень долго. Антипова все искала взглядом на заборе какой-то только ей известный знак. Федосовой уже начало овладевать беспокойство. Но вот Антипова на мгновение остановилась, подошла близко к забору и, увидев на нем мелкую надпись красным карандашом «лево», свернула с мостков в левую сторону и сказала следовавшей за ней по пятам Федосовой:

— Теперь и конец близок.

Уже вечерело, кладбище погружалось во мрак, когда обе женщины подошли к могиле с покосившимся крестом.

— Муженек мой покойный здесь лежит, — сказала Антипова. — Денежки стережет!

Она нагнулась и начала разрывать могилу.

— Мы эту работу мигом за вас окончить могем-с… — сказал вдруг выросший как из-под земли парень, которого они встретили у ворот кладбища.

С ним было еще два человека.

— Сыщики! Бежим! — с деланным испугом проговорила Федосова.

— Ну, зачем же бежать, — усмехнулся парень.

Женщин задержали, а из могилы вырыли пакет, завернутый в газетную бумагу, с четырьмя тысячами рублей с лишком…

Процентные бумаги отца Иоанна были здесь все до единой.

— Ну что, матушка? — сказал я Антиповой, когда ее привели. — Не уберег муж-покойник денег-то, а?

Антипова угрюмо промолчала…