Сорок лет среди грабителей и убийц

— Погодите… Прежде чем мы это сделаем, не мешает убедиться в справедливости моего подозрения. Кто знает? Мало ли по Петербургу шляется субъектов в пальто с чужого плеча. Вы сидите за столом, а я подойду к нему и немного попытаю.

Агент поднялся и колеблющейся походкой пьяного человека направился к столику, за которым пил водку подозрительный субъект. Этот агент, Шереметьевский, был одним из наиболее ловких и даровитых чиновников сыскной полиции. Подойдя к столику. Шереметьевский остановился, шатаясь, перед пьяным субъектом.

— Позвольте присесть?

— Зачем? — прохрипел тот.

— Компанию разделить. Кучу я сегодня! Деньги получил, ну и того… кучу! А лицо мне ваше симпатично, друг мой любезный!

— Пожалуй… Садись… — запинаясь, буркнул тот.

— Че… ло… век! Нам пару пива! Желаем мы оное распить с другом-приятелем Федором!

— Какой я тебе Федор? — захрипел подозрительный тип.

— Федор… Непременно Федор! — выкрикнул Шереметьевский.

— Ан нет!

— Ан да!

— Ан Андрей, понял? Андрей, а не Федор!

— Андрей? Да неужто? Ах, шут тя возьми, обознался я! — воскликнул Шереметьевский и незаметно для пьяного мигнул другому агенту.

Тот все понял, встал с места и направился к двери.

— Ну, братец, Андрей Михайлов, давай теперь пиво пить… — продолжал Шереметьевский.

— Опять ты врешь! Не Андрей Михайлов, а Андрей Богданов.

— Богданов? Скажи, пожалуйста, опять не туда попал. Извини, мил друг!

Он принялся вести незначительный пьяный разговор. Прошло несколько минут, Шереметьевский взглянул на дверь. Там рядом с агентом стоял городовой. Шереметьевский незаметно махнул рукой. Городовой и агент бросились к столику.

— Бери его! — приказал Шереметьевский городовому, указывая на Богданова.

— Как?! Что?! — вскочил тот, успев схватить в руки пивную бутылку.

— Ну, любезный, теперь начинается расплата за убийство сторожа Новикова.

Богданов задрожал, бутылка со звоном упала на пол. Через двадцать минут он был доставлен в управление сыскной полиции, и началась исповедь убийцы.

* * *

— Седьмого января, должно, часу в седьмом вечера, — начал Богданов, — я получил от вахтера академии Андрея Фомича расчет. Пошел я за водкой, купил несколько сороковок и вернулся опять в академию. Распили мы две сороковки с пирожниками в пирожковой при академии. Оттуда я пошел в пекарню академии, где тоже пил водку, угощая пекарей. Потом мы стали в карты играть и играли до трех часов ночи. Кончив игру, все стали спать укладываться. Пошел я на водокачку, чтобы переночевать, а водокачка, гляжу, заперта. Стучать не посмел, потому — уволенный я. Отправился тогда к сторожу Новикову, попросил позволения переночевать в его сторожке. Разостлал я на полу свое пальто, лег, а спать что-то не могу. Пробило пять часов утра. Пришел истопник, затопил печь, ушел. Как только он ушел, взбрело мне на ум убить Новикова и воспользоваться его пальто.

Встал я, взял стоявшее у печки полено, подошел к спящему Новикову и что есть сил ударил его по лбу. Потом еще три раза. Захрипел он, потом свалился на пол. Снял я тогда с него пальто, которым он был покрыт, и ушел. Походил по городу, затем пришел на Апраксин рынок. В одной из лавок променял это пальто на то, которое на мне, получил придачи три рубля пятьдесят копеек.

* * *

И все. Просто и коротко. Пролил человеческую кровь за три рубля пятьдесят копеек.

Трагедия в Морском корпусе

7 сентября 1887 года ровно в четыре часа паспортист здания Морского корпуса, титульный советник Шнейферов явился обедать в свою квартиру, находившуюся в том же здании. Пройдя кухню, Шнейферов вошел в первую комнату. Вошел — и в ту же секунду выбежал вон, оглашая здание страшным криком:

— Убили! Зарезали!

Он понесся что было силы по двору к канцелярии. Вбежав туда и столкнувшись нос к носу со смотрителем зданий, он заговорил прерывистым от волнения голосом:

— Ради Бога… Скорей сообщите в полицию. У меня в квартире несчастье…

— Что такое? Какое несчастье?

— Сейчас вхожу… И вижу… В комнате… лежит в огромной луже крови прислуга моя, Настасья Сергеевна, с воткнутым в горло ножом.

Эта весть, как громом, поразила всех служащих Морского корпуса. Началась паника. Не растерялся только смотритель здания. Он тотчас же помчался в полицию.

* * *

Когда мы приехали в Морской корпус, судебных властей еще не было. У дверей квартиры паспортиста стоял городовой и виднелась кучка любопытных. Мы вошли в кухню. В ней было чисто прибрано, все в полнейшем порядке. На плите стояли кастрюли с готовившимся кушаньем. В следующей за кухней комнате, убранной не богато, но с претензией на комфорт, на полу лежала молодая миловидная женщина. Голова ее была запрокинута назад, посредине шеи торчал большой кухонный нож. Кровь, которая и теперь продолжала еще сочиться из огромной, зияющей раны, образовала огромную лужу. Прибывший доктор занялся осмотром трупа, а мой агент Виноградов беседовал с растерянным титулярным советником.

— Ну-с, доктор?