Сорок лет среди грабителей и убийц

Ж. перешел через улицу и обратился к стоящему у дверей швейцару.

— Скажите, пожалуйста, — спросил он, доставая двадцать копеек, — ведь этот господин с усами и баками у вас служит?

Швейцар взял монету.

— Господин Синев? У нас, инспектором.

— Благодарю вас. Большое жалованье?

— Для двоих хватит, тысячи четыре наберется.

— Как для двоих? — спросил Ж.

— Потому как они недавно женились, — объяснил швейцар.

— А! Благодарю вас! — сказал Ж. и отошел от подъезда, направившись в портерную.

Там он сел у окошка, спросил пива и стал внимательно следить за всеми выходившими из дверей. Тогда еще не было адрес-календарей.

В половине пятого Синев вышел из подъезда и пошел по Гороховой. Ж. следовал за ним.

Синев взял извозчика. Ж. тотчас взял другого и поехал за Синевым следом. Они приехали на Серпуховскую улицу, и Синев вошел в подъезд красивого каменного дома.

— Теперь не уйдешь! — радостно сказал себе Ж. и отправился ко мне с докладом.

Я выслушал его и задумался. Арестовать по одному показанию Соньки, видимо, состоятельного и интеллигентного господина — поступок довольно рискованный. Я предложил Ж. сперва удостовериться, тот ли это господин, который подкупил Соньку-гусара, и если это он, то найти улики. Мы сообща составили план первых действий, я отпустил Ж. и стал ждать результатов.

* * *

В тот же вечер Ж., не гримированный, но в старом, изношенном костюме, сидел в портерной дома, в котором жил Синев. Ж. сел подле самой стойки и вступил в беседу с приказчиком, спросив, не знает ли он, где господа лакея ищут.

— Потому как я по этой должности без малого всю жизнь и теперь без места.

— Нет, милый человек, таких у нас нету, — ответил приказчик.

Ж. удивился.

— Такой огромнейший дом и с парадом, а господ нету!

— Купцы тут у нас живут, контора еще, а из настоящих господ один Синев Яков Степанович. Так им лакея не нужно.

— Есть?

— Не есть, а не для чего. Сами молодые, год как повенчаны, знакомых никого, и со всем у них одна прислуга справляется. Такая шельма! Анюткой звать. У нас завсегда с одним фельдфебелем прохлаждается, когда господ ежели нет.

— А поди никогда ввечеру не сидят? Господское житье я знаю…

— Тут не так, — отвечал словоохотливый приказчик. — Промеж ними будто есть что-то. Анютка сказывала, что иногда ужасно даже! То, говорит, целуются, то плачут. Однова она хотела за окно выброситься, в другой — он чуть не зарезался.

— Что ж это с ним?

Приказчик пожал плечами. Сидевшая в углу с мастеровым женщина обернулась.

— Это ты про Синевых? — спросила она приказчика.

Тот кивнул.

— Про их балакаю.

Женщина оживилась и, поправив на голове платок, заговорила:

— Про этих господ ты у меня спроси. Я у них завсегда белье стираю и всю-то их жизнь во как знаю! С чего они живут так…

Ж. поднялся и подошел к прачке. Протянув прачке, а потом мастеровому руку, он сказал:

— Позвольте познакомиться. Прокофий Степанов, по лакейской должности, — и, садясь возле их стола, прибавил: — Очень люблю, когда про господ рассказывают. Дай-ка нам, почтенный, две пары бутылок, — сказал он приказчику.

Прачка осталась очень довольна. Когда подали раскрытые бутылки, она и мастеровой чокнулись с Ж., и она тотчас заговорила:

— Господа-то эти душевные очень, да вот поди — не повезло! Барин-то в ней души не чает, и она в нем, и деньги у них, потому у барина хорошее место, а в доме ужасти что.

— Из чего же промеж них такая контрибуция? — спросил Ж.

Прачка нагнулась к нему и понизила голос до шепота.

— Видите ли, она-то до свадьбы не соблюла себя. он и обижается. Где да с кем? А она плакать да на коленки. А он хвать ее! Бьет, а потом сам на колени и ноги целовать. Тут обнимутся, и оба плакать. Я это в три часа проснулась в прачечную идти. Анютка спит, что мертвая, а там плач и голоса. Я и подойди. Аж жутко стало. Он говорит: «Я тебя убью!» А она говорит так-то тихо: «Убей». И тишина вдруг, а потом как он заплачет… Анютка сказывает — и часа бы не прожила, кабы не доход.

Ж. налил в стаканы пива, чокнулся и спросил:

— А из себя красивые?

— И не говорите! Прямо парочка. Она-то такая стройненькая да высокенькая, что твоя березка. Волоса густые да длинные, брови что угольком выведены, и всегда сурьезная. Нет чтобы улыбнуться.

— А сам?

— Тоже видный мужчина. Высокий, статный. Поначалу, как с бородой был, так еще был красивее.

— Сбрил, что ли? — спросил Ж.

— Совсем! Сказывал шутя, что барыня не любит. Борода-то из русого волоса, большая была такая…

— Ну, прощенья просим! — поднялся Ж.

— Что ж, уже идете?

— Я еще забреду. Тут, на Клинском, живу, — отвечал Ж. — А сейчас мне надо насчет места наведаться.

— Ну, спасибо за угощение.

— Не на чем!

Молчавший все время мастеровой вынул изо рта трубку и сказал:

— Теперь ужо за нами!

— Пустяки, — ответил Ж. и, простившись за руку с приказчиком, вышел.

— Обходительный мужчина, — сказала прачка, — приятно и в компании посидеть.

А обходительный мужчина забежал домой, переоделся и через полчаса был у меня.

— Убийцы найдены! — сказал он и рассказал все вышеописанное.

* * *