Сорок лет среди грабителей и убийц

Тем временем приехали судебные власти. Мы повторили осмотр, доктор занялся трупами, а мы начали опрос. Юдзелевич втерся в толпу и толкался то во дворе, то на улице, прислушиваясь к разговорам и пересудам.

На основании показаний домохозяина, прачки, приходившей в то утро за работой и поднявшей тревогу, а также отчасти дворника жизнь майора была воспроизведена в подробностях. Он был в отставке уже шестой год. Их сын третий год учился в кадетском корпусе и приходил домой накануне праздников, а уходил или вечером в праздник, или на другой день рано утром. Дочь их вышла замуж и пять лет, как жила в Ковно.

Майор с женой вели жизнь замкнутую и совершенно спокойную. Они вставали в семь-восемь часов и пили чай. Потом она хлопотала по хозяйству, а он читал газету и шел гулять. В два часа они обедали, после обеда спали, потом пили чай. Она занималась вязанием, штопаньем, он же курил трубку и раскладывал пасьянс. В девять часов они ужинали и расходились спать. В гости к ним почти никто не ходил, они тоже, и домохозяин доставлял майору большое удовольствие, когда спускался к нему поиграть в шашки и послушать его рассказы о Севастополе.

Жили они бережливо, но не скупо, имели всего вдоволь, и домохозяин, указав на опустошенную горку, сказал, что в ней стояли чарки и стопки, лежало столовое серебро, много золотых иностранных монет, ордена и три пары золотых часов. Держали они двух слуг, но в последние дни рассчитали кухарку Анфису за ее грубость. А кухарка Анфиса была женой ранее служившего в этом доме в дворниках крестьянина Петрова.

Мною были опрошены водовоз, поставлявший в дом воду, булочник, молочник, прачка и дворник.

Дворник почему-то сразу произвел на меня неприятное впечатление. Рябой, скуластый, с острыми, прищуренными глазами, он показался мне продувной бестией. Служил он у Степанова второй год. Я стал спрашивать его о порядках в доме.

— Порядки обыкновенные, — отвечал он. — Зимой в восемь часов, а летом в десять я запираю ворота, калитку и все. Когда назначают, дежурю.

— В эту ночь ты был дежурным?

Он замялся, потом нехотя ответил:

— Был.

— И калитку запер в десять часов?

— Так точно.

— И никто тебя не беспокоил, и никого ты не видал?

— Никого.

— Днем уходил куда-нибудь?

— Никуда.

— И у майора никого не было?

— Никого.

— Другого выхода со двора, кроме ворот, нет?

— Нет, кругом забор.

На этом и окончился первый допрос. К этому времени доктор составил акт осмотра. Все жертвы, несомненно, были убиты одним и тем же орудием, вернее всего — найденным утюгом. Майору нанесли два удара, жене его — тоже два, мальчику — три, а горничной девушке — пять, из которых каждый был смертелен.

* * *

Впечатление в городе от этого преступления было ужасное. Куда ни обернешься, к каким речам ни прислушаешься, везде только и слышишь об убийстве в Гусевом переулке. Гусев переулок опустел. Все, жившие в нем, в паническом страхе поспешили оставить свои дома и квартиры. Сам Степанов тотчас же съехал в меблированные комнаты, повесив у себя на воротах доску с надписью: «Сие место продается». И потом многие петербуржцы избегали Гусева переулка, как проклятого места, и только после того, как он застроился каменными громадами, память об этом преступлении начала мало-помалу сглаживаться.

Я вернулся домой весь погруженный в размышления о преступлении. Картина убийства, как мне казалось, представлялась ясной. В убийстве участвовало несколько человек. Убивал, может быть, один, а может, и двое, и трое, но грабил, несомненно, не один. Ушли они через дверь из сеней, но куда девались потом, как скрылись с узлами — было неведомо, так как калитка была на запоре и другого выхода не было. Очевидно, их выпустил кто-то… Но кто? И тут я подумал о дворнике. Плутоватая рожа, какая-то деланная ленивость, неохотные, уклончивые ответы…

Часа через два мне доложили, что вернулся Юдзелевич. Я тотчас же велел позвать его к себе. С острым, красненьким носом, рыжей бородкой клинышком, с плутоватыми глазами и рябым лицом, маленький, юркий, пронырливый, наглый, он, вероятно, был бы первостепенным мошенником, если бы судьба не толкнула его на сыскное дело, в котором он нашел свое призвание.

— Ну, что? — спросил я его, едва он притворил двери. — Нашел что-нибудь?

— «Что-нибудь» есть, — ответил он, — и, может быть, даже и «кое-что».

— Ну, что же? Говори!

— Собственно, немного, — пожал он плечами. — Узнал, что у майора побывала Анфиса, а потом она была у дворника, а потом они ходили в портерную, и там был ее сын, и они пили.

— Анфиса? Это та, что была у них в кухарках?

— Она самая.

— Разве у нее есть сын?

— Есть, зовут Агафоном. Ему семнадцать лет, и он совсем разбойник. Учится на слесаря и пьет вместе с матерью.

— Так… Откуда же ты узнал все это?

— Я узнал и то, что сам дворник Семен рано утром входил в ворота… И был как пьяный.

Я чуть не захлопал в ладоши. Да теперь ведь все преступники налицо.

— Откуда ты это узнал?