Сорок изыскателей. За берёзовыми книгами

Ещё не было и четырёх утра, когда я и Соня, в шароварах и куртках, невыспавшиеся, взъерошенные, дрожащие от холода, подошли с двумя пустыми плетёными корзинками и с увесистыми мешками сахарного песку.

Магдалина Харитоновна, важная, надменная, варила на крыльце варенье. Она сдвинула вместе три керосинки и поставила на них огромный, ослепительно блестевший медный таз, напоминавший щит римского легионера. Как древнеримская жрица, она священнодействовала; тоненькие струйки пара поднимались над «треножником», запах был божественный, ни с чем не сравнимый.

Увидев меня, она милостиво разрешила мне подняться на крыльцо и заглянуть в розовую жидкость, клокотавшую в тазу. Соня получила столовую ложку пенки.

— Слива ренклод, своего сада, — гордо объявила Магдалина Харитоновна. — Давайте скорее сахар. Учтите, килограмм шестьсот граммов я положила своего, потом рассчитаемся.

Стали подходить мальчики и девочки, такие же заспанные, в такой же походной форме, как и мы, с такими же корзинками. Но их корзинки были совсем не пустые.

Каждый, когда подходил, улыбался, говорил приветливое «здрасте» и отдавал корзину Магдалине Харитоновне, стоявшей на верхней ступеньке. На самое крыльцо она не пускала никого.

Напрасно я сказал, что мне нужно варенье. Мне просто сделалось неудобно. В корзинах ребят были самые разнообразные фрукты и ягоды. Видно, сегодня до рассвета сорвал Витя Перец эти ещё влажные светло-восковые, с красными прожилками яблоки. Такие же свежие, нетронутые были мелкие тёмно-пунцовые яблоки близнецов. Витя Большой явился с целой корзиной крупной, как вишня, черной смородины. Володя притащил сливовую падалицу, уже начавшую гнить, с живыми муравьями.

Магдалина Харитоновна, стоя на крыльце, принимала корзины, нюхала, трясла, хмурилась или улыбалась и сортировала продукцию, а через минуту поворачивалась к нам спиной и помешивала священное снадобье. Подошла запыхавшаяся Люся с чудесной оранжево-полосатой дыней.

— Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, доктор! Это лично вам, — шепнула она. — Все в сборе? Стройся!

С палками и пустыми корзинами мы отправились за грибами. Километров через пять подошли к лесу. Белые стволы берёз от самой опушки уходили в нескончаемую глубину леса. Мы свернули с тропинки и по мокрой от росы траве приблизились к берёзам.

— Нашёл! — на весь лес крикнул Витя Перец и поднял руку с двумя маленькими, на толстых ножках оранжевоголовыми подосиновиками.

Все бросились к нему и окружили его.

— Условились, — скомандовала Люся, — ни подберёзовиков, ни подосиновиков не брать! Только белые!

Эти два грибочка были прехорошенькие. И всё же Перец без сожаления нанизал их на палочку и забросил за макушки деревьев.

— Кажется, белый, — радостно прошептала Галя.

Я было собрался бежать глядеть, как вдруг заметил под перьями папоротника тёмно-коричневую шапочку. Быстро нагнулся и сорвал великолепный боровик. Я с наслаждением оглядел белую и чистую губку на изнанке, чуть жёлтый, словно разлинованный в клетку, крепкий, толстый, как рука, корень, осторожно погладил бархатистую тёмную шапочку, ощутил запах, чуть кисловатый и пряный. Но мне что-то не хотелось кричать: «Нашёл!» Нет, потихоньку, чтобы никто не увидел, я стал шарить возле пенька, под мохом, в зарослях папоротника и черники и заметил, что хвоя на земле в одном месте словно приподнялась. Я тронул пальцами эту небольшую припухлость и вдруг ощутил что-то твёрдое. Встав на колени, я осторожно отогнул хвойное одеяло и увидел в своей первозданной нетронутости круглую, никогда не знавшую солнца шляпку нежно-песочного цвета. Этот маленький толстенький грибочек, честное слово, чем-то смахивал на Соню… И тут только я победно закричал: «Белый!»

Ребята сперва искали грибы довольно бестолково, суетились все вместе. Как кто находил, так неистово кричал: «Белый!» Все к нему сбегались и теряли драгоценные минуты.

Нет, я искал иначе. Мне теперь некогда было любоваться берёзами, солнцем, свежей травой — мои глаза рыскали под кустами орешника, в лиловых зарослях вереска, среди блестящей листвы брусники. Я осторожно приподнимал ветки ёлок, раздвигал траву и искал, искал до самозабвения тёмные или светлые шапочки. Впрочем, считать найденные грибы я не забывал.

И ребята переменили тактику. Правее и левее меня, изредка перекликаясь и посвистывая, они также лихорадочно и спешно искали. Корзинки начали заметно тяжелеть. У меня было пятьдесят два белых, у Сони — тридцать.

Прошли насквозь берёзовый лес и вступили в мелкий сосняк. Маслят тут было бесчисленное множество, но эти грибы считались второго сорта, да к тому же они были сплошь червивые. Мы их презрительно поддавали ногами. Но, если раскопать бугорок, выпиравший из прошлогодней бурой хвои, можно было найти приземистый розовый рыжик с капелькой воды в углублении посреди шляпки.