Сорок дней спустя

Под потолком висела лампочка без плафона. Горела тускло и слабо, но, значит, здесь есть и генератор, и топливо для него, и аккумулятор.

Они прошли мимо двух каморок и остановились у третьей. Обитая железом дверь открылась со скрипом. Отодвинув висящее в проеме одеяло, не дававшее уходить теплому воздуху, протиснулись внутрь. В нос ударили запахи чеснока, курева и нестираной одежды.

«Горький. „На дне“», – подумал Данилов, когда глаза привыкли к полумраку, который едва разгоняла единственная лампочка.

Его заметили:

– В нашем зоопарке пополнение. Закрывайте двери, вашу маму… Дует же.

– Ты кого притащил, ментовская душа? – лениво спросил кто-то у сопровождающего Александра.

– Прошу любить и жаловать, – ответил тот. – Саней кличут. Главный сказал, тут поживет.

С этими словами он вышел, указав Александру на раскладушку.

Данилов почувствовал себя новеньким в камере СИЗО, разве что дверь закрывалась изнутри, а не снаружи.

– Здрасте, – произнес он и представился.

– Здоровей видали, – устало пробормотал кто-то.

– Ну, привет, медвед, – протянул другой.

Александр расположился на своей койке, не суетясь, старясь своим видом показывать, что это место его по праву. И услышал за спиной:

– Это несчастливое место. Того, кто его занимал, нашли на стоянке обглоданного.

– Бывает, – пожал плечами Саша. Его ответ вызвал серию смешков.

Про несчастливое место сказал худой мужик, который лежал на койке в самом углу у «окна» и читал с фонариком. На нем была мятая черная униформа, похожая на охранниковскую (но не «Оптимы» – тамошние ходили в строгих костюмах). Череп его был выбрит так же гладко, как подбородок. Признак борьбы с облысением, а оно теперь случается не от избытка тестостерона.

– Николаев, – поднял он руку, не вставая. – Слушать здесь меня. Люди мы незлые, да и ты вроде не борзый… Но, если что непонятно, лучше спроси.

И вернулся к книжке, судя по обложке с обгоревшим краем – боевику про Слепого.

Саша оглядел комнату. Когда-то стены тут были отделаны панелями, но их отодрали – из бетона торчали остатки крепежа. Сами стены, как и потолок, были кое-как побелены, на полу постелен линолеум. Несколько слуховых окон во внешней стене заложены кирпичами, как и вентиляционное отверстие. Вдоль стен – раскладушки, железные кровати и одноместные диванчики, явно из мебельного магазина на втором этаже «Оптимы». Два журнальных столика. За одним ужинали, за другим шла игра во что-то вроде покера.

Население каморки приняло Сашу безразлично. Кто-то подходил, задавал вопросы, не проявляя, однако, большого интереса. К радости Данилова, никто не стал и наезжать на него. Он чувствовал, что может отреагировать неадекватно. А когда слова не подкреплены стоящей за ними силой – лучше их не говорить.

Обитателями комнаты были мужики средних лет. Сытые, спокойные – явно не мальчики на побегушках. В соседних, как понял Саша по голосам, имелся и молодняк, и женщины. Вот детских голосов не слышно. Может, для детей было другое помещение, но Александр подозревал, что детям не выжить в этом аду. Ребенок больше подвержен действию остаточной радиации – вроде бы даже из-за того, что его жизненно важные органы при ходьбе располагаются ближе к зараженной земле.

В подвале было градусов пятнадцать – тепло и копоть давала буржуйка посреди комнаты. Тут же на веревках сушились белье и одежда, клокотало на огне какое-то варево.

– Главный ваш всегда такой суровый, да? – спросил Данилов старшого, когда тот отложил свой криминальный роман.

– Саня Мищенко? Ты только его Мясником в глаза не назови. Это для своих, да и то он не любит. Я его раньше знал. По весне у него закидоны, но весны-то нам ждать и ждать.

– Только не спрашивай, куда гонорар потратил, – один из игроков в карты – в спортивном костюме и со свежими оспинами от заживших волдырей – хмыкнул в кулак.

– Какой еще гонорар? – не понял Саша.

– Смотрел кино «Пила-10»? – произнес на тон тише картежник.

– Физрук, ты это на бис повтори, когда он придет, – осадил его Николаев. – А мы посмотрим.

– Да пожить еще хочу… – развел руками тот.

– Вот и молчи, Илюха.

Похоже, тот, кто, судя по кличке, был учителем физкультуры, играет с огнем.

– А вообще, Мясник наш – он краповый берет, – снизошел до объяснения Николаев. – Спецназ внутренних войск. Командировок штук десять у него – и на вторую войнушку, и на третью. Куча наград. А списали, потому что не того «чеха» покромсал. Нашего.

– Чеха? – тупо переспросил Саша.

– Да не славянина, блин. Вайнаха. Нохчи. Тоже мастера по этой части, но до него далеко. Короче, не понял политического момента. За прошлые заслуги не посадили, но волчий билет получил. Вернулся – даже охранником не взяли. Вот и трудился тут сначала грузчиком, а потом в разделочном цехе.

– Да ты его не бойся, – снова поддержал беседу Илья. – Он человек хороший. Только как растяжку зацепил и башкой два осколка эргэошки поймал, ему пластину вставили. После этого у него боли были, бухать начал. Но этот архаровец из отряда «Юг» сам нарвался.

Саша так и не понял, правду ему говорят или прикалываются над новичком, но решил узнать побольше.