Сорочья усадьба

Я никогда не говорю про свою сестру Тесс. И, насколько получается, стараюсь не думать о ней, но не Дора, а именно она подлинный призрак этой истории. Она — моя Берта, моя Ребекка, моя Кэтрин. Это благодаря ей я стала тем, кто я есть в этой жизни, это она скатертью выстелила мне мою жизненную дорогу. Что бы со мной ни случилось, она всегда рядом; и здесь, в Сорочьей усадьбе, она ни на минуту не покидает меня — и на чердаке, и в спальне, и в моих снах, и в башне. Особенно в башне. Настало время выпустить и ее на сцену. И рассказать о том, какую роль я сыграла в ее смерти.

Возможно, мне нужно вернуться немного пораньше, к майским праздникам, когда мне только исполнилось тринадцать лет. Родители снова на две недели отправили нас в деревню. Зима пришла в тот год рано, по ночам температура опускалась ниже нуля, лужи замерзали, и мы прыгали по ним, растрескивая ледяные корки; нередко шли грозы с градом, и небо было затянуто мрачными низкими тучами. Мы с дедушкой чаще всего сидели в рабочем кабинете, с закрытой дверью и с включенным на полную мощность калорифером и слушали радио.

Тогда я не замечала всех проказ Чарли, мальчик он был изобретательный, и бабушке с ним было не справиться. Теперь, конечно, я знаю, что он частенько верхом на лошади ездил с деревенскими мальчишками к пещерам, там они тайком от взрослых курили. Чарли всегда легко заводил друзей. Он привлекал их умением бесконечно над кем-нибудь подшучивать, причем совершенно добродушно и беззлобно, а также готовностью рисковать.

А вот Тесс, напротив, изнывала от скуки. Ей скоро должно было исполниться шестнадцать, и она злилась оттого, что ее оставили на двух стариков и младших брата и сестренку. Она спала до полудня и не ложилась далеко за полночь, смотрела по телевизору фильмы ужасов, старые детективы и боевики. Со мной она почти не разговаривала. Пряталась где-нибудь в укромном уголке с «Грозовым перевалом»[48] в руках, тоненькая, высокая девочка, которая все больше становилась похожа на настоящую женщину. Она для меня была загадкой. В городе она тусовалась с музыкантами, сама играла в оркестре. Она часто говорила родителям, что уходит к друзьям на вечеринку, но я знала, на самом деле она была в каком-нибудь пабе, пила спиртное, играла на гитаре, крутила любовь. Домой всегда возвращалась не раньше полуночи, но я не раз слышала: через час стукает задвижка ее окна, и она снова исчезает. Я наблюдала за ней, я слушала ее, но разговаривать мы почти не разговаривали.

Тесс называла меня извращенкой. Говорила про дедушку за его спиной всякие гадости, смеялась над его фальшивыми зубами, над его неопрятностью, его одержимостью мертвыми животными. Она никогда не входила в его рабочий кабинет, и я видела, как она ускоряет шаг, проходя мимо птиц в гостиной и стараясь на них не смотреть; Тесс как будто боялась, что они вдруг оживут и бросятся на нее. Дедушка, похоже, сам не знал, как с ней общаться. Мы с ним нашли общий язык в таксидермии, но между ним и Тесс была пропасть, и тут сказывалась не только разница в возрасте. Это сводило меня с ума: то, как она говорила о нем, как кривилось ее лицо, когда она снимала с одежды собачий волос. Я очень хотела, чтоб она поскорее уехала и оставила нас с нашими занятиями одних.

Однажды вечером мы собрались все вместе на кухне обедать. Тут было уютней, чем в столовой, она была слишком велика, не протопить как следует. Бабушка стояла возле кухонной скамейки, чем-то помогала миссис Джи и вдруг раздраженно заворчала:

— Интересно, кого это принесло? Перси, там в саду кто-то есть. Пойди, посмотри.

Она покачала головой, и ее жемчужные серьги звякнули.

— Ей-богу, стоит там и смотрит в окно, как бродячая собачонка.

Дедушка вышел и через минуту вернулся вместе с рабочим фермы Джошем.

— И слушать ничего не хочу. Здесь, конечно, не намного теплей, но подкрепишься и согреешься.

Джош опустил голову и пожал плечами.

Бабушка сложила руки на груди.

— Ну, и что ты там делал, парень, признавайся?

— Простите, миссис Саммерс. Просто проходил мимо, и мне понравился вид у вас в окне, как вы сидите все вместе на кухне. Я вовсе не хотел подглядывать.

Миссис Джи поставила на стол еще один прибор и, похлопав его по плечу, усадила на скамью.

— Ладно, не болтай, Джош, — сказала она. — Тебе здесь рады. Думаю, ты давненько не ел домашней стряпни.

— Все тушеные бобы, — пробормотал он и умолк.