Сорочья усадьба

Я выпила пару таблеток парацетамола и встала под душ. За грязным окном над холмами висели черные дождевые тучи. Над фермой прокатился удар грома, и я поняла, что хорошая погода простояла всего один день. Душевая кабина совсем обветшала, по стенам ползла плесень, шпоновая обшивка местами вспучилась. Нужен был вентилятор или хотя бы сквозняк, чтобы влажный воздух вытягивало, и вода была только двух видов: холодная или горячая, смеситель отсутствовал. Я неохотно признала, что ванная комната нуждается в капитальном ремонте; впрочем, все остальные тоже. Не понимаю, как мы могли допустить, чтобы дедушка так долго жил в этой сырости. Почему не настояли, чтобы он оборудовал современную систему отопления? Якобы из экономии печку на кухне у него топил дровами нелегальный иммигрант, но зачем это было нужно, я не знаю. Уж лучше бы потратил деньги на себя, а не складывал в копилку, чтобы оставить детям.

Сэм ушел, и мне даже думать о нем теперь не хотелось, не говоря уже о том, чтобы сделать его своим очередным любовником. В постели он был неплох, слегка неуклюж, правда, и больше думал о себе, но это от молодости и неопытности. Двигался слишком быстро, меня это не очень устраивало, но я ничего ему не сказала. Лень было попросить, чтобы он делал это помедленней. Уж очень хотелось поскорей переспать с ним, так что все остальное было не в счет. Он спросил, сколько мне лет, а когда я ответила, очень удивился.

— Странно, у тебя такая гладкая кожа, — сказал он, будто женщина, которой за тридцать, должна непременно иссохнуть, как мумия, и превратиться в старую каргу.

После сорокалетнего с хвостиком Хью тело Сэма казалось мне совсем юным, с упругими и эластичными мышцами; впрочем, у него все еще впереди. Смена уже стареющего мужика на образец помоложе принесла мне странное чувство удовлетворения, я даже поняла, почему мужчины средних лет заводят интрижки с секретаршами и покупают спортивные автомобили. Но Сэм для меня был только развлечение, ничего больше. И сейчас мне как никогда нужно было побыть одной; впрочем, я часто советовала это себе самой и всякий раз игнорировала этот мудрый совет.

Я долго стояла под холодным душем, неожиданно почувствовала, что замерзла, выругалась и выключила воду. Дрожа, как осиновый лист, я торопливо вытерлась и стала одеваться, чтобы скорей согреться.

Наскоро позавтракав и прихватив чашку кофе с собой, я снова уселась за письменный стол и включила ноутбук, но слова в появившемся на экране тексте расплывались, и все попытки преодолеть глубокое похмелье сочинением новых заканчивались ничем. Впереди маячил совершенно пустой, никчемный, к тому же дождливый день. Я уже раздумывала, а не собрать ли вещички и не уехать ли обратно в город.

Но у меня здесь много дел, их надо закончить. Я встала и побрела по дому, слоняясь из комнаты в комнату. Заглянула вверх по спиральной лестнице, ведущей в башню, но так и не смогла заставить себя подняться наверх. Тогда я исследовала курительную комнату и библиотеку, расположенную с южной стороны дома на первом этаже; в ней всегда царил полумрак, предохраняющий книги, которых тут были тысячи, от губительных лучей солнца. На нижних полках стояли бабушкины и дедушкины книжки в бумажной обложке, ряды романов Колина Маккаллофа,[29] Джеффри Арчера[30] и прочая дребедень, а также книжки с картинками, которые родственники дарили им для меня, посвященные истории Новой Зеландии, ее животному миру. Здесь стояла и книга «Птицы» Буллера, с яркими иллюстрациями, которые я помнила с детства, с прекрасно сохранившимися вклейками, где были изображены птицы кокако и какапо, а еще книги, которые я читала дедушке вслух в его последние месяцы. Именно в этой библиотеке я открыла для себя книги, которые сделали из меня то, чем я теперь являюсь. Юной девочке-подростку нетрудно представить себе наш дом Торнфильд-холлом[31] или Вутеринг-хайтс,[32] и, разумеется, героиней везде была я сама, я грезила, что тоже когда-нибудь в жизни встречу великую, страстную любовь. И, может быть, именно в этой самой комнате меня постигло первое разочарование, а потом уже они пошли одно за другим.

Я поднялась наверх, побродила по спальням, бесцельно открывая дверцы шкафов и выдвигая ящики комодов, сама не понимая, чего я ищу. Возможно, хотелось еще раз посмотреть на все эти вещи, пока мои брезгливые тетушки не повыкидывали их отсюда, зорким оком высмотрев все, что стоит денег; остальное можно раздать беднякам или сжечь. В большей части шкафов хранилось то, что копилось здесь в течение шестидесяти лет: белье, полотенца, бесчисленные запасы оберточной бумаги, конверты. С самого дня своей свадьбы бабушка с дедушкой не выбрасывали ничего. Всякий раз, покупая новую вещь, старую они просто отодвигали на задний план: тут были старинные пылесосы, костюмы, а один шкаф был забит под завязку синими пижамами. В их комнате в шкафу висели дедушкины костюмы от Сэвилл Роу, совсем почти ненадеванные, и гора дамских шляпок изящнейших моделей, которые я тут же отнесла к себе в комнату.