Сопротивление материала

– В общем, вы как хотите, а я с Ванькой! Люди говорят, что на его родителей нарочно наклепали, чтобы ихнюю хату занять…

Это была правда: на Дедовской половине уже вовсю хозяйничала старшая дочка Ивахнюка, которая ещё до ареста Ваниных родителей расписалась с его заместителем. Это событие соседи отметили шумно и с размахом: все выходные дом ходил ходуном, и пьяные вопли гостей не давали заснуть жильцам первого этажа. В самом начале застолья, когда молодые только вернулись из райсовета и гости выпили по первой рюмке, Гришка, размякший от спиртного и разносолов, но ещё твёрдо стоящий на ногах, спустился было к соседям. Глядя влажными глазами на Илью, он произнёс с комическим пафосом:

– Илья Аркадьич, окажите любезность, разделите с нами событие! Милости просим за стол!

– Благодарю вас, Григорий Васильевич. Мы с супругой вас поздравляем, и передайте наши наилучшие пожелания молодым. Но вы же знаете, мы ещё в трауре…

Добрейшая Наталья Семёновна в прошедшем месяце быстро и внезапно умерла «от сердца». Не успели даже доктора позвать – попросила Катю отворить окно, и когда та обернулась, выполнив просьбу, то встретила неподвижный взгляд остекленевших глаз. Старушку похоронили рядом с мужем, и осиротевшая семья болезненно переживала образовавшуюся пустоту.

Но для Гришки эта смерть стала отправной точкой новой интриги: его шумливая Веруня, известная всему околотку гулёна и охальница, собралась-таки замуж за Осипцова, многообещающего отцовского заместителя. Девке давно требовался укорот – её похождения сильно вредили Гришкиному авторитету, возбуждая скабрезные перешёптывания сослуживцев. Витька Осипцов был хлопец положительный, серьёзный и к тому же сильно неравнодушный к Веркиным чарам, и отец несколько месяцев осаждал свою баловницу.

– Опомнись, дурища! Ещё год-полтора, и на тебе печати негде будет ставить! Кто ж тебя замуж-то возьмёт! А ежели и найдётся такой, то ты у него вся в синяках будешь ходить, – грохотал Гришка, припечатывая сказанное ладонью по столу.

Но девке отцовы крики были что слону дробина, и скандалы, хорошо слышные внизу, продолжались с утомительной регулярностью, отдаваясь эхом в соседних домах. Обычно они заканчивались тем, что Веруня, накричавшись, хлопала дверью их с сестрой спальни. Но Гришка продолжал ещё какое-то время выпускать пар, срывая злость на безответной Надежде.

Так продолжалось несколько месяцев, пока однажды утром Веруню не разбудил приступ дурноты. Около часу её выворачивало в помойное ведро, заботливо подставленное матерью, и разбуженная этими звуками бабка уже было заикнулась про доктора, как недомогание закончилось так же внезапно, как и началось. Встревоженный Ивахнюк отправился на службу без привычного завтрака, на ходу перехватив краюху хлеба с пустым чаем, а его любимица, бледная и непривычно тихая, осталась в постели. Вечером, когда отец вернулся, она даже вышла к столу, но ела мало, что было на неё совсем не похоже.

Наутро всё повторилось заново, и вызванный на этот раз Павел Николаевич, осмотрев и расспросив пациентку, поставил диагноз, о котором в страхе подозревали уже и Надежда, и её мать: Верка была на втором месяце.

– Тааак! Допрыгалась, сучка… – прошипел Ивахнюк, едва за врачом закрылась дверь. Надежда испуганно жалась к дверному косяку, стягивая на груди пуховую серую шаль. – И что теперь делать будем, а?! Кого ты мне вырастила, корова! – простонал он, привычно накидываясь на жену. Та вся съёжилась и зажмурилась в ожидании удара, но внезапно Гришка опустил занесённую руку и отвернулся. Нетвёрдой походкой подошёл к столу, тяжело упал на табурет и обхватил голову руками. Надежда не шевелилась. В квартире стояла вязкая, напряжённая тишина – было только слышно, как всхлипывает в подушку отрыдавшаяся Верка. Тёща ушла к себе, двенадцатилетняя Зина сидела бледная на своей кровати, со священным ужасом глядя на сестру.

Когда кукушка в часах прокуковала семь раз, Надежда, робея, оторвалась от стены и, потоптавшись на месте, тихо спросила:

– Гриша, может чаю?

Гришка молча встал, с грохотом уронив табурет и, не глядя на жену, прошёл в дочернюю спальню. Остановился в дверях, поглядел на застывший белый одеяльный кокон, из-под которого выбилась на подушку русая прядь. Надежда, стоя в дверях кухни, огромными от испуга глазами смотрела, как муж подошёл к Веркиной кровати и сел на её край, опершись о колени руками.

– Значица, так. Мне наплевать, кто из твоих кобелей тебя обрюхатил. Выйдешь за Виктора, и молись, чтоб он не передумал. Вот как. – Гришка хлопнул ладонью по коленке и встал. – Мать, дай позавтракать, да поживее!