— Я дал команду нанести удар по голове, умер бы, значит, умер, а выжил — его счастье. А помешать он нам ничем не мог, мы свои задачи там выполнили.
— Пожалели врага! Ну что же, я вижу, что сознаваться и добровольно сотрудничать вы не хотите.
— Мне не в чем сознаваться, я стараюсь выполнять свой долг, чтобы не было стыдно перед самим собой. А сотрудничать — я итак нахожусь на службе государства.
— Идите, вы свободны, пока свободны.
Я вышел от комиссара на улицу в раздумьях. Он пытался меня, запугивая, завербовать или реально хочет посадить, а точнее, по закону военного времени за шпионаж, который он найдет, как мне подвесить, меня просто расстреляют. Он уж, если сфабрикует доказательства, то это будет что-то убойное — не отвертишься. Скорее всего, пока он только начал прорабатывать вопрос, не доводя свои подозрения по инстанции. Что же, придется искать компромиссы с комиссаром.
Дошел я к своей плащ-палатке, сел и задумался. Ко мне подошел Ледков:
— Случилось что, товарищ старший лейтенант… Александр?
— Да, Сергей, завелся у нас секретный сотрудник полкового комиссара, а попросту говоря сексот. Вспоминай, кто был недалеко от меня, когда я беседовал с генералом: ты, Птицынские, Боголюбов, еще кто?
— Вроде Гондоренко, Валеев, Фомин, но не уверен, — озадачился Ледков.
— Только тихо, не суетись, пойди у «стаи» поспрашивай, но ничего не рассказывая им.
Наступила ночь, сон не шел и я, взяв флягу с водой, пошел пройтись по лагерю. Пошел в сторону сортира, а точнее, к лесочку, как будто, высматривая там «место насеста». Потихоньку углубился в лес и двинулся к избе полкового комиссара. В его окне горела керосинка — не спит еще комиссар, «оперу пишет». Я медленно, чтобы быстрое движение не бросилось в глаза какому — нибудь тоже не спящему бойцу, приближался к дому через огород и двор. Открыл дверь в сени, их в то время в деревнях не запирали, защелок даже не было. Подошел к двери и постучался.
— Кто там, войдите!?
Я открыл дверь и вошел. Комиссар, сидя за обеденным столом, что-то писал на листке бумаги.
— А, Кольцов, совесть мучит, осознали, значит, что ваше разоблачение неизбежно.
— Товарищ полковой комиссар, осознал, но, что вы хотите от меня услышать? — я вышел на середину комнаты, думая, как же его заставить подойти ко мне вплотную.
— Рассказывайте правду, кто вы, кем и где завербованы, ваше задание, все рассказывайте.
Я бухнулся на колени и пополз к нему за стол:
— Товарищ полковой комиссар, я действительно старший лейтенант Кольцов и никто меня не завербовывал. Кто я такой, чтобы меня вербовать, но не губите, что надо от меня, я все сделаю.
Комиссар смотрел на меня, как объевшийся сметаной кот, всем своим внешним видом говоря:
— Все вы у меня тут будете, я все вижу, кто вы есть на самом деле, поглядишь герои, а как прижму, так ползаете передо мной.
Потом ему показалось достаточно того, что я протер пыль на половине комнаты своими штанами, и он сказал, как выплюнул:
— Встаньте лейтенант, я вижу, что вы не безнадежны.
Поднявшись, словно папа римский, протянул мне свою длань, правда, положив мне ее на плечо. Я встал, скосив взгляд на его бумаги. Он заметил это и, повернувшись к столу, то есть ко мне спиной, взял листок, чтобы перевернуть. Стоял я удобно по отношению к нему, поэтому без проблем нанес резкий сильный удар ребром ладони сбоку по шее — его ноги подогнулись, и он просел, падая на пол.
— Нокаут, — мысленно констатировал я.
Быстро открутил крышку своей фляги, придавив коленями его грудь, зажал ему нос и стал вливать в рот воду. Он задергался, забулькал и затих. Я еще плеснул ему в рот воды, но глотательной реакции больше не было, вода стояла во рту и вытекала по губам на пол. Прощупав и не услышав пульс, вытащил из портфеля, стоящего на стуле, стопку листов и стал просматривать ее: какие-то планы политбесед, отчеты, списки командиров подразделений. Та-а-ак, а вот и отчет бойца Гондоренко о нашем походе. Затем пробежал глазами написанный комиссаром на листке текст. Не увидев ничего компрометирующего меня — обычные тезисы очередной пламенной речи по разгрому немцев и повышению бдительности для обнаружения шпионов в наших рядах, я оставил его на столе, а вот отчет разведчика о моей беседе с генералом я изъял, спалю на природе. В остальных бумагах я не увидел больше ничего обо мне лично. Еще на глаза попался отчет по Шубину, написанный штабным писарем Паровозовым, но его я не стал забирать. Уложив бумаги в портфель, нашел алюминиевую кружку комиссара, вложил ее ему в руку, плеснул воды в нее, на китель комиссара, на стол, так же ополовинил комиссарскую флягу, оставив ее открытой на столе. Брал кружку и флягу через свой платочек.
Тихо вышел из дома и так же через сад ушел в лес. Выйдя из него с радостной физиономией, пошел к своему месту ночлега. Перед палаткой встретил Ледкова.
— Чего не спишь, Сереж?
— Я выяснил, что ближе всего к вам располагались все кого вы перечислили, Боголюбов вообще слушал вашу беседу, но еще были рядовые Гондоренко и Потапчук.
— Ну что ж, будем иметь в виду, понаблюдай за обоими. Особенно за Гондоренко.