Соперницы

— Ради бога, извините, — зачастила она. — Я никак не могу дозвониться… Жених ведь гражданин другого государства, нужно разрешение консула. А сейчас поздно уже, все разошлись. Вы подождите. Сейчас… Что-нибудь придумаем.

Мы ждали еще минут сорок, сидя на выставленных вдоль стены стульях с витыми ножками. Щука, очень уж не желавшая прощаться с обещанным вознаграждением, билась изо всех сил — названивала какой-то Нине Ивановне, уже отбывшей на дачу, умоляла вернуться, пыталась доораться до Москвы и требовала соединить ее с итальянским посольством. Все напрасно. Отточенная стрелка настенных часов подползала к половине восьмого, теплоход должен отчалить через полчаса.

— Пойдем, — я тронула Эда за руку. — Гражданская казнь откладывается.

Несостоявшийся жених безнадежно махнул рукой.

Распрощавшись с убитой горем девицей — в конце концов Эд все же всучил ей пару купюр, — мы вышли на улицу. Над городом уже сгущались теплые сумерки. Эд, расстроенный, притихший, принялся ловить такси. Уже в машине я придвинулась к нему, приникла к плечу и шепнула, почти касаясь губами уха:

— Не переживай! Зато первую брачную ночь нам никто не обломает. Для этого печатей не требуется.

18

Мы с Эдом едва успели на теплоход до отплытия. Честно сказать, я полагала, что Стефания уже мечется по палубе в панике, что обожаемый сынок отстанет от рейса, однако на пути никто не встретился. Белоснежный «Михаил Лермонтов», плавно покачиваясь, мирно разворачивался в сиреневых весенних сумерках. Мы, взявшись за руки, молча стояли на корме, наблюдая, как движется, удаляясь, полоса огней на берегу.

* * *

…После нашего стремительного бегства Стефания несколько минут в волнении мерила шагами каюту. Эта женщина… Это широкое, кажется, излучающее спокойствие и добродушие лицо, бледно-голубые, словно выцветшие на солнце глаза, левый немного больше правого, острые, как будто бы стальные зрачки и тонкие злые губы. Женщина, много лет являвшаяся в снах, в которых она с открытой дружеской улыбкой бросалась обнимать Стефанию, притискивала сильными руками к пышной груди, сжимала все крепче, крепче, пока та не начинала задыхаться, яростно пытаясь вырваться. Как посмела она явиться сюда? Находиться с Ней в одной комнате, дышать одним воздухом, слышать одни и те же звуки… От этого тошнотворного ощущения ей стало плохо, по-настоящему физически плохо.

Господи, неужели когда-то она так сладко рыдала, уткнувшись в эту пышную грудь, неужели эти пухлые руки с короткими сильными пальцами гладили ее по волосам, эти губы произносили ласковые слова, увещевали, утешали… А после злобно кривились, выкрикивая отвратительные, грязные ругательства. «Моя персональная Саломея, виновница самого сильного, самого страшного моего поражения».

Господи, жизнь словно специально подсылает ее, чтобы вносить смуту и разлад в ее отношения с любимыми. Забавное, должно быть, чувство юмора у судьбы — облачить беса-разрушителя в облик круглой крикливой тетки в бутафорском русском народном сарафане.

Что она наговорила тут, что наплела? А главное, что смог расслышать, понять из ее криков Эдвард? Бедный мальчик, он требует правды, доискивается до истины, даже не понимая, зачем. Совсем еще юный, ни разу не получавший от жизни под дых, а потому уверенный, что именно в правде и заключается спасение. Он не допускает мысли, что его собственный, знакомый и понятный мир способен рухнуть от такой вот неосторожно вытащенной на свет правды.

А может… Может, это она пытается оправдать собственное молчание, вызванное страхом, смертельным страхом. Что, если он узнает? Как он отреагирует? Попытается ли понять ее или беспрекословно осудит, отвернется в отвращении? Это ведь, пожалуй, единственное, чего она еще боится в жизни — потерять любимого сына.

В смятении Стефания прошла в спальню, распахнула шкаф и уткнулась лицом в собственное платье. Темная атласная материя приятно холодила разгоряченную кожу, знакомый запах духов успокаивал. Это был ее давний испытанный способ успокоиться и взять себя в руки. Ничего, ничего, осталось немного. Скоро она выполнит свое обещание Голубчику, заберет Эда и уедет отсюда. Домой, в Италию. Туда, где круглый год светит солнце и листья на деревьях никогда не опадают. Где никто не сможет без приглашения проникнуть к ней в дом, тщательно охраняемый днем и ночью. Она придумает, что солгать Эду, выпутается, лишь бы сбежать отсюда.

Дыхание ее выровнялось, сердце стало биться тише. И в этот момент в дверь постучали.

Должно быть, Эд вернулся. Сейчас опять накинется с расспросами, паршивец! Она прошла через гостиную, резко распахнула дверь и отпрянула. На пороге стоял Евгений.