Соотношение сил

Известие о захвате Дании было встречено в институте всеобщим ликованием. Осталось только дождаться капитуляции Норвегии. Уже была сформирована специальная команда физиков, химиков и инженеров, готовых отправиться на завод тяжелой воды. Больше не придется пресмыкаться перед норвежцами. Завод скоро станет собственностью рейха.

Правда, тяжелой воды там пока производилось слишком мало, всего сто двадцать килограммов в год. А требовалось сто двадцать тонн. Гейзенберг считал, что это дело нескольких месяцев. Главное, поскорей завоевать Норвегию.

В комнате отдыха оживленно болтали и чокались кофейными чашками. Эмма не удержалась, тихо заметила, ни на кого не глядя:

– А ведь у Бора мать еврейка.

Герман испуганно покосился на нее, сморщился. Гейзенберг снисходительно улыбнулся:

– Милая Эмма, не надо бояться за нашего Нильса, – и, шутовски шаркнув, поцеловал ей руку.

Вайцзеккер выдал тираду о том, что некоторые черты режима поначалу настораживали, но теперь совершенно ясно: цель благая. Спасение европейской цивилизации. Что может быть благородней и выше этой цели? Ну, а средства… Ничего не поделаешь, кому-то приходится брать на себя грязную работу. Тревога фрау Брахт – простительная дамская слабость. Профессор Бор, великий Бор – неотъемлемая часть великой европейской цивилизации. В данном случае национальность его матери не имеет ровным счетом никакого значения.

«Захват Дании – спасение цивилизации в лице Бора, помеси первой степени», – съязвила про себя Эмма, но, конечно, вслух этого не произнесла.

На самом деле она вовсе не волновалась за профессора Бора. Уж его точно никто пальцем не тронет. И еще подумала, что Лиза Мейтнер поступила благоразумно, выбрав не Копенгаген, а Стокгольм. Сейчас ей опять пришлось бы удирать. Мейтнер не Бор.

В честь радостного события рабочий день закончился необычно рано, после болтавни в комнате отдыха Гейзенберг отпустил всех по домам. Гений вел себя так, будто первые контейнеры с тяжелой водой прибудут уже завтра.

Герман надулся, не мог простить Эмме неуместного замечания о национальности Бора. Когда вышли за ворота, он принялся ее отчитывать:

– Ты хотя бы немного, хотя бы иногда шевельни мозгами прежде, чем открывать рот.

– Я бы рада, милый, но ведь ты знаешь, мозги у меня куриные, шевели, не шевели, что толку? – Эмма вздохнула и тут же рассмеялась.

– Хватит паясничать! – рявкнул Герман. – Счастье, что рядом не было никого из военного руководства.

– При них я бы, наверное, промолчала. – Эмма взяла его под руку, заглянула в глаза. – Слушай, почему у тебя такой мрачный вид?

Он сморщился и прошептал:

– Весна, черт ее подери.

Эмма тихо присвистнула.

– В чем же весна виновата? У нее вроде бы все в порядке с национальностью. Или она тоже… по маме?

– Перестань, прошу тебя. – Голос его слегка задребезжал. – Время летит, после Дании и Норвегии начнется настоящая война, а мы так и будем топтаться на месте.

Он остановился и прижал ладонь к левому боку.

«Милый, ты перепутал, – заметила про себя Эмма, – вчера болел правый».

– Знаешь, давай все-таки сходим к доктору Блуму, он отличный терапевт, – ласково произнесла она вслух.

– Брось, эти твои доктора только и делают, что трясутся от страха. Вдруг кто-то заподозрит, что они по знакомству или за деньги ставят диагнозы для брони?

Несколько минут шли молча. Герман морщился и страдал так нарочито, что она едва сдерживала приступ смеха, даже стала икать от напряжения. Наконец, справившись с икотой, сказала:

– Ну-ну, хватит киснуть. Как только получим тяжелую воду, с мертвой точки сдвинемся.

Он мгновенно забыл о боли в боку, распрямился, ускорил шаг, заговорил бодро, как музыкальная шкатулка, в которой починили пружину:

– Да, конечно, тяжелая вода великолепный замедлитель, но в любом случае это займет слишком много времени, гигантский объем работы. И еще одна пустяковая деталь. Чтобы замедлять нейтроны, надо сначала обогатить уран. А ему кажется… нет, он уверен… Он ведет себя так, будто метод уже найден.

Герман замолчал, горестно вздохнул. Эмма погладила его по щеке.

– Рано или поздно метод обязательно найдется. Конечно, поиск требует колоссальных усилий. Даже глупые солдафоны из министерства понимают, что научные задачи такого масштаба не решаются за неделю. Милый, ты явно недоговариваешь, что тебя тревожит и мучает.

– Эйфория, – произнес Герман чуть слышно, – солдафоны понимают, а он нет. Поразительно…

– Что взять с гения? – Эмма пожала плечами. – Ему кажется, будто никто на свете не разбирается в ядерной физике лучше него.

– Да, он первый, Вайцзеккер второй, геометрия реактора на кончиках пальцев. – Герман зло и точно спародировал интонацию Гейзенберга. – Теоретикам вообще свойственно переоценивать свои практические возможности.