Соотношение сил

Голос у Степана был глуховатый, тихий, на одной ноте. Он облизывал пухлые малиновые губы, причмокивал, подмигивал. Митя кивал, качал головой, иногда бросал что-нибудь вроде: «Ну ты даешь! Здорово! Ничего себе!» А сам думал: «Собрать в пучок электромагнитные волны… пучок очень мощный… если волны можно собрать, значит, ими можно управлять, настраивать. Да, но при чем здесь разделение изотопов?»

– Ну и вот, входит она, все прям офонарели, царь-баба, я смотрю, мордаха знакомая, вроде в кино видел. Оказалось, летчица знаменитая, портреты были и в «Правде», и в «Огоньке» на обложке, и в кинохронике, конечно, показывали ее сто раз, – бубнил Степан, поглаживая себя по зализанным волосам, – в общем, втюрилась по уши, застрелюсь, говорит, жить без тебя не могу, никогда такого мужчины у меня не было.

– Вот это да! – Митя для разнообразия тихо присвистнул и незаметно перевернул очередную страницу.

«Фотон не имеет массы покоя и существует только двигаясь со скоростью 300 000 километров в секунду… Единственная постоянная и неизменная величина в природе – скорость света. Взаимодействие излучения с веществом… Создать монохроматический луч… управлять светом…»

– А вот еще был случай, в Сочи в санатории солистка балета из Кировского, белобрысенькая, костлявая, ключицы торчат, ни кожи, ни рожи, но огонь, я тебе скажу, вообще удержу не знает.

Степана, как магнит, притягивало большое зеркало на двери купе. Он то и дело вскакивал, изучал подробности своей круглой физиономии, выдергивал пинцетом волосок из ноздри, выдавливал угорек, скалился, ковырял в зубах спичкой и продолжал бубнить одно и то же, как испорченная пластинка.

На курортах, в ресторанах, в театрах, в гостях у знакомых или просто на улице Степана подстерегали и атаковали знаменитые красавицы, артистки театра и кино, балерины, спортсменки, летчицы. Каждая прижимались к нему буферами, тащила к себе, душила в объятьях, балдела, млела, сходила с ума, втюривалась по уши, писала страстные письма с угрозами застрелиться, удавиться, отравиться.

В поезде ехали несколько молодых женщин, медсестры и официантки. Степан оценивал их по пятибалльной системе: «У той, рыженькой, фигура так себе, на троечку, а мордаха ничего, пять с минусом. У брюнетки буфера полный атас, пять с плюсом, мордаха на четыре с минусом, нос великоват, и глаза косые».

Митя хмыкал, поддакивал и думал: «Лет десять назад открыли метод разделения изотопов ртути при помощи облучения ртутной лампой. Если правильно подобрать, чем облучать уран… Теоретически возможно… У разных изотопов одного элемента разный уровень возбуждения».

– С иностранками я ни-ни, – бубнил Степан, – шарахаюсь, как от чумы. Шпионки все до одной, будь она хоть Марлен Дитрих, близко не подойду.

– Точно, – кивнул Митя, не отвлекаясь от своих размышлений.

«Мохроматический луч в принципе способен на что угодно. Может он выборочно ионизировать изотопы 235? Почему нет?»

– …Циркачка, воздушная гимнастка, гнулась во все стороны, прям узлом завязывалась, такие кренделя выделывала – вообще очуметь…

Ответных откровений Степан не требовал, хотя бы в этом повезло. На третьи сутки от одного лишь звука глуховатого монотонного голоса Мите хотелось лезть на стену. Ссориться, затыкать Степана не стоило. Ясно, почему они оказались в одном купе. Проскуров предупредил, что сосед будет обязательно бериевский барабанщик.

Переводить приходилось в основном в ресторане, из-за этого Митя почти не успевал поесть. А Степан, хоть и знал немецкий, помалкивал, кушал в свое удовольствие, поглядывал, прислушивался, явно контролировал Митю.

Митя несколько раз просил его помочь. Степан отвечал:

– Само собой, старик, мы ж вместе работаем, – подмигивал и ободряюще хлопал по плечу.

Но за завтраком, обедом и ужином все продолжалось по-прежнему. А когда возвращались в купе, опять звучала бесконечная трескотня о бабах. Митя только одного не мог понять: когда же барабанщик успевает строчить свои отчеты?

Чиновные шишки жрали и пили как приговоренные, трапезы тянулись часами. Молочные поросята, бараньи шашлыки, цыплята-табака, осетрина, семга, горы икры – все исчезало в чиновных утробах, заливалось коньяком, шампанским, водкой, а потом еще торты, фрукты. Немцы ели спокойно, без жадности, только на икру налегали. Никогда ее раньше не видели в таких количествах. Пили умеренно, Отто Даме отказывался от мяса и не прикасался к спиртному. Даже за здоровье товарища Сталина и за здоровье фюрера позволял себе поднимать бокал с водой.

К полуночи немцы уходили в свой спальный вагон, и тогда начиналось настоящее свинство, с матом, игрой в дурачка, плевками на ковер, похабными анекдотами.

Утром к завтраку начальство являлось опухшее, вялое, таращило налитые кровью глаза. Немцы выглядели куда бодрее. Митя слышал, как они тихо обмениваются насмешливыми репликами: «Загадочная русская душа… Светлые идеалы коммунизма… Царский поезд…»