Соотношение сил

– Где? – Проскуров резко остановился, уставился на Илью. – Черт! Вы хоть понимаете, что это значит? Далем – наверняка главный центр исследований, именно там открыли расщепление ядра, именно там в Первую мировую работали над газовым оружием. Да, ошарашили вы меня, Илья Петрович.

– Ну, подождите, может, не стоит преувеличивать? – Илья пожал плечами. – Допустим, Мазур абсолютно прав, и его прибор способен делить изотопы, но из этого вовсе не следует, что его коллега в Германии в ближайшее время придет к тем же выводам.

Проскуров сморщился, помотал головой:

– Бросьте, Илья Петрович, ставка слишком высока, чтобы полагаться на авось. Уж поверьте мне, я изучал вопрос. Урановое оружие настолько страшно, что многие серьезные ученые, европейские, американские, да и наши, предпочитают заниматься самоутешением: фантастика, дело далекого будущего. Я не разбираюсь в физике, не возьмусь судить, насколько оправданны их доводы. Но есть факт. Немцы бомбу делают. Рассуждать, взвешивать за и против – все равно что стоять перед надвигающейся лавиной и гадать на ромашке: накроет, не накроет.

– Согласен, – кивнул Илья, – только вот, честно говоря, плохо представляю, что мы можем.

– Да ни черта мы не можем, – угрюмо пробормотал Проскуров, – шею себе сломать можем, это точно. Но раз уж свалилась на нас эта история, деться некуда, надо как-то действовать, а то потом свалится урановая бомба и мы будем виноваты.

– Когда она свалится, уже не будет ни виноватых, ни правых, отвечать придется разве что перед Господом Богом. – Илья сгреб с кустов горсть снега и принялся лепить снежок.

– Вот именно. – Летчик нервно усмехнулся, помолчал и продолжил спокойно, четко: – Значит, отправляем в Иркутск вашего Родионова, смотрим, что он нам оттуда привезет. Потом пытаемся прощупать этого Брахта.

– А что, если Родионов привезет из Иркутска письмо? – Илья подкинул снежок на ладони. – Обычное письмо, весточку профессору Брахту от его старого друга, профессора Мазура. Об изотопах, конечно, ни слова.

– Да, я тоже подумал, – кивнул Проскуров, – других способов подобраться к Брахту у нас пока нет, это хотя бы маленькая зацепка. Но ведь письмо может подтолкнуть его, если он еще не догадался.

– Может подтолкнуть, а может, наоборот, сбить, запутать. – Илья подкинул снежок высоко и ловить не стал. – Все зависит от Мазура. Он хорошо знает Брахта, ему видней, стоит писать или нет. Между прочим, сам факт их многолетней дружбы работает на нас. Мазур – еврей, значит, оголтелым нацистом Брахт точно не является.

– Ну и что? – Проскуров усмехнулся. – Чтобы делать урановую бомбу, фанатиком идеи быть не обязательно. Достаточно быть фанатиком науки, лояльным к режиму. – Он остановился. – Ладно, поздно уже, третий час ночи. Мне надо выспаться и хорошо подумать, да и вам тоже.

Илья пожал протянутую руку. Секунду они смотрели друг другу в глаза.

– Задал ты задачку, Илья Петрович. Ну, будь здоров, – пробормотал летчик, развернулся и быстро зашагал прочь.

* * *

Эмма вышла из трамвая на остановку раньше, у парка. Расстегнула шубку, с наслаждением вдохнула влажный, уже прогретый солнцем воздух. Под каблуками весело хрустел гравий аллеи.

«Пожалуй, скоро можно надеть легкое пальто. Коралловая шелковая блузка неплохо сочетается с темно-серой плиссированной юбкой… Центрифуга сыграет с ними злую шутку. Энергии сожрет больше, чем производство тяжелой воды, а нужных изотопов даст жалкие крохи. Странно, что они этого не понимают, я ведь сделала им точные расчеты. Метод Клузиуса – Диккеля перспективней и экономичней, но только на первый взгляд. Все гениальное просто, но не все, что просто, – гениально. Две трубы, одна в другой. Снаружи холодная, внутри горячая. В пространство между трубами пускается уран в виде газа. Изотопы 235 легче, они концентрируются возле горячей трубы и поднимаются вверх. Отлично! Только уран в газообразном состоянии крайне агрессивен, он вызовет коррозию труб прежде, чем начнется процесс… Да, а на блузку – вязаный жакет цвета антрацита, старенький, но по гамме идеально… Разница в весе три нейтрона, зацепка ненадежная, но есть кое-что еще, кажется, кроме меня, пока никто не догадывается. Странно почему? Это же просто, как все гениальное…»

Эмма не заметила, как подошла к калитке. Во дворе и в доме было пусто. Она сразу поднялась наверх. Вернер сидел за письменным столом у окна перед грудой бумажек и покусывал карандаш.

– Агнешка простыла, осипла, лежит с температурой, – рассеянно сообщил он, подставив щеку для поцелуя, – хотел пригласить доктора, она категорически отказалась.

– Правильно, – кивнула Эмма, – приглашать врача для польской прислуги довольно странно, это может вызвать кривотолки.

– Какие кривотолки? От денег ни один врач не откажется, просто Агнешка предпочитает лечиться сама, лимоном и чесноком. – Он сморщил нос, почесал его тупым концом карандаша. – Будь добра, посмотри свежим глазом, кажется, я что-то напутал.

Эмма придвинула второй стул, села рядом. На этот раз старик делал записи на клочках оберточной бумаги.