Сообщество разума

Что заставляет нас вкладывать столько содержания в такие невыразительные определения, как «нравиться», «предпочитать» и пр.? Зачем мы пытаемся свести богатство мыслей и чувств к неким элементарным оценкам или к измерению того, что доставляет удовольствие? Ответ заключается в том, что наши способы оценки удовольствия обладают множеством применений. Они помогают нам сравнивать, достигать компромиссов и делать выбор. Они включаются в те знаки коммуникации, которые мы используем для выражения различных степеней привязанности, довольства и согласия. Они проявляют себя не только в словах, но и в жестах, интонациях, улыбках и во многих других мимических инструментах. Однако необходима осторожность: не следует воспринимать эти знаки, так сказать, буквально. Ни состояние мира, ни состояние разума никогда не бывает настолько простым, чтобы его можно было выразить в каком-то одном, если угодно, «одномерном» суждении. Ни одна ситуация не бывает полностью удовлетворительной или полностью отвратительной, а наши реакции удовольствия и отвращения представляют собой всего-навсего поверхностные «резюме», маскирующие целые пирамиды подспудных процессов. Чтобы «наслаждаться» опытом, некоторые наши агенты должны суммировать успехи, тогда как другие агенты одновременно осуждают своих подчиненных за невыполнение поставленных целей. Поэтому надлежит насторожиться, когда нам очень что-то сильно нравится, ибо это может означать, что отдельные агенты насильственно подавляют другие возможности.

Чем больше мы уверены, что нам нравится то, что мы делаем, тем сильнее подавляются другие наши устремления.

Для выбора между альтернативами наивысшие уровни разума требуют простейших обобщений. Если наши высокоуровневые чувства слишком часто оказываются «смешанными», редко будет возможен выбор, какой едой питаться, какими дорогами перемещаться и какие мысли обдумывать. На уровне действий нам приходится все упрощать до выражений наподобие «Да» и «Нет». Но эти выражения недостаточно информативны для того, чтобы использоваться на низких уровнях разума, где осуществляется множество процессов и где каждый агент вынужден решать, насколько что-то соответствует конкретным локальным целям. На более низких уровнях разума должны иметься в изобилии некие малые (и сосуществующие) удовольствия и раздражители.

Мы часто рассуждаем так, словно нам следует подчиняться собственным желаниям. На самом же деле мы едва различаем само желание и потенциальное удовольствие от его исполнения; отношение между этими двумя понятиями кажется настолько тесным, что даже как-то странно упоминать о нем. Вполне естественным кажется хотеть того, что нам нравится, и избегать того, что нам не нравится, и порой мы испытываем чуть ли не потусторонний ужас, когда другие люди нарушают это правило; мы думаем, что они, конечно же, не стали бы делать ничего подобного, если бы, в глубине души, не желали этого на самом деле. Мы будто чувствуем, что все люди должны делать только то, что им нравится.

Но взаимоотношения между «хотеть» и «нравиться» куда сложнее, поскольку наши предпочтения суть конечные результаты длительных переговоров между нашими агентами. Чтобы достичь какой-либо существенной цели, мы должны отказаться от других возможностей и задействовать механизмы, позволяющие не поддаваться унынию или раскаянию. Мы употребляем слова вроде «нравится», чтобы охарактеризовать результат работы механизмов, которые заставляют нас придерживаться сделанного выбора. Деятельность агента «Нравиться» заключается в устранении альтернатив; мы должны понимать эту его роль и сознавать, что он, не имея ограничений, изрядно сужает нашу вселенную. В итоге формируется мнимая ясность и строгость понятия «нравится», которое не отражает своей сути, а лишь показывает образ действий.

9.2. Манипуляции

Всем известно, что достижения приносят удовлетворение, а потому мы склонны устанавливать прямую связь между тем и другим. У простейших животных «удовлетворение» означает всего-навсего удовлетворение элементарных, базовых потребностей, и связь между удовольствием и достижениями действительно должна быть практически неразрывной. Но в сложном человеческом разуме имеется обилие слоев агентов, занимающих промежуточное положение между теми, что отвечают за потребности тела, и теми, которые выражают (или опознают) наши интеллектуальные достижения. Тогда каково будет в этих усложненных системах значение приятных чувств успешного свершения и неприятных ощущений поражения? Очевидно, они должны как-то соотноситься с нашими высокоуровневыми агентами и их обобщениями.