Сообщество как городская практика

Культурно обусловленная сплоченность проистекает из общих норм и ценностей, усвоенных участниками конкретной группы, утверждает Мёртон. В рамках рассмотрения сообщества как культуры мы придерживались различения между символами и их значениями. Люди могут примыкать к определенному виду символического выражения и могут обучаться тому, как это делается, однако они при этом не обязаны интернализировать те ценности и нормы, которые подобные символы выражают. Либо же люди могут поддерживать общие нормы и символы на словах, но действовать иначе, когда не находятся в поле публичного внимания. Меня всегда удивляло то, как на родительских собраниях в начальной школе все присутствующие в который раз, казалось бы, соглашались, что детям не следует слишком много смотреть телевизор, слишком много играть в компьютерные игры и слишком много есть сладкого, и то, насколько все это, похоже, совершенно не соотносилось с происходившим в тех домах, где мои дети бывали в гостях.

Отдельно взятые перформансы могут предотвращать ситуации, в которых доксические отношения, осуществляемые посредством символов и символических выражений, окажутся оспоренными: подобными перформансами работы по проведению границ оказываются стигматизация (Goffman 1963 / Гофман 2000) и навешивание ярлыков (Gans 1995). Сплетни, репутация и прочие механизмы работы социального капитала конституируют подобные перформансы изнутри (см., например, Elias and Scotson 1965), но, как уже было показано, для них требуются сетевые связи или иные вовлеченности. Определение общего врага также повышает сплоченность группы «своих» (in-groups) (Schuyt 1997: 21). Известно много примеров того, как открытие приютов для беженцев в городах Восточной Германии привело к насильственным действиям, совершенным местными жителями. Одним из вариантов интерпретации этого (хотя я не уверена, что он доказан эмпирически) является предположение, что фашизму в ГДР удалось выжить за вывеской коммунистической идеологии. Еще один вариант понимания этого феномена предусматривает исследование тех громадных трансформаций, которые пережили города Восточной Германии с момента воссоединения страны, трансформаций, которые не для всех оказались положительным опытом и определенно имели огромное воздействие на социальные связи и опыты сообщества. Поэтому определение беженцев как общего врага может быть рассмотрено в качестве процесса стигматизации, работающего на сплоченность групп «своих» в указанных городах. Однако и это утверждение также нуждается в эмпирическом исследовании.

Упомянутые нами перформансы сообщества в контекстах публичной осведомленности или публичной анонимности не приводят непременно к появлению культурно обусловленной сплоченности. Повторяющиеся мимолетные встречи на перекрестке у светофора с распространителем газеты в пользу бездомных, мимо которого мы ходим каждый день, с уличным гитаристом, исполняющим грустные мелодии из русских опер в том поезде метро, на которым мы постоянно ездим, или с женщиной, продающей нам лотерейные билеты в придорожном киоске (все эти люди могут стать публичными незнакомцами), могут вносить вклад в наше ощущение себя в домашней обстановке. Мы можем соблюдать общие коды публичного поведения, которые считаем ситуационно нормальными. В этом смысле мы, люди, поддерживающие контакты в публичных пространствах, усвоили некоторые общие нормы. Но мы можем воспринимать мир совершенно по-разному, обладать разными жизненными историями и биографическим опытом, а следовательно, и разными индивидуальными идентичностями (разве не так?). В самом деле, нам не требуется социально отождествлять себя с упомянутыми бездомным, гитаристом или женщиной, продающей лотерейные билеты, в качестве некоего «мы» с культурно сформированной социальной сплоченностью; но, замечая их перформансы вновь и вновь, мы все же переживаем ощущение присутствия в домашней обстановке. При этом мы практикуем формы «домашней обстановки», когда киваем этим знакомым незнакомцам, проходя мимо них, или останавливаемся, чтобы поболтать с ними. Но на своем пути сквозь город мы не рассчитываем на очень высокий уровень соответствия нашим собственным ценностям и нормам, мы терпимо относимся к тому, что воспримем как «девиантное» поведение в иных ситуациях. Как будет показано ниже, так происходит не всегда, однако это может быть довольно общераспространенным городским опытом в тех местах, где городской район больше не является средоточием жизни людей, а сообщество больше не прикреплено к некой отдельной пространственной локации.