Сообщение Хебекука Джефсона

Как сейчас вижу эту сцену. Вижу высокие мачты корабля, облитые лунным светом, словно посеребренные, реи и снасти, неподвижную группу черных воинов, опирающихся на копья, мертвого человека у моих ног, шеренгу белых пленников, а перед собой — отвратительного метиса в элегантном костюме и белоснежной сорочке, являвшего странный контраст своим сообщникам.

— Вы можете засвидетельствовать, что я был противником вашего помилования, — сказал он своим мягким голосом. — Если бы это зависело от меня, вы умерли бы так же, как скоро умрут ваши спутники. Я не питаю личной вражды ни к вам, ни к ним, но я посвятил свою жизнь истреблению белой расы, и вы первый, кто побывал в моих руках и остался жив. Можете поблагодарить за свое спасение этот ваш сувенир. Если это тот самый камень, который боготворят эти бедняки, — ваше счастье! Если же выяснится, когда мы сойдем на берег, что они ошибаются, а форма и материал камня — простое совпадение, тогда вас ничто не спасет. Пока же мы не причиним вам никакого вреда. Если хотите взять с собой что-нибудь из вещей, можете сходить за ними.

Он замолчал, и по его знаку два негра развязали мне руки, хотя и не вынули изо рта кляп. Затем меня отвели в каюту, где я рассовал по карманам кое-какие ценные вещи, а также компас и свой дорожный дневник. Потом меня спустили через борт в маленький челнок, стоявший рядом с громадной лодкой. Конвоиры последовали за мной и, оттолкнувшись от корабля, начали грести к берегу.

Мы уже отошли от судна ярдов на сто, когда рулевой поднял руку. Гребцы замерли и прислушались. В ночной тишине я услышал приглушенные стоны, а затем всплески воды. Это все, что я знаю о судьбе моих злосчастных товарищей по путешествию. Сразу после этого позади нас появилась большая лодка. Брошенное судно медленно покачивалось на волнах. Дикари ничего не взяли с корабля. Они выполнили дьявольскую операцию с такой пристойностью и торжественностью, словно это была какая-то религиозная церемония.

Первые бледные лучи рассвета уже забрезжили на востоке, когда мы прошли полосу прибоя и достигли берега. Человек шесть негров остались у лодок, а все остальные направились к песчаным холмам. Они вели меня с собой и обращались со мной мягко, даже почтительно.

Идти было трудно. На каждом шагу ноги по щиколотку увязали в рыхлом, зыбучем песке. Я был полумертв от усталости, когда мы подошли к туземной деревне, или, вернее, городу — таким большим оказалось это поселение. Жилища представляли собой конические сооружения, вроде ульев, из спрессованных морских водорослей, скрепленных примитивным известковым раствором. Это объяснялось, конечно, тем, что на побережье на многие сотни миль вокруг нельзя было найти ни щепки, ни камня.

В городе нас встретила огромная толпа мужчин и женщин. Они колотили в тамтамы, выли и визжали. Шум особенно усилился, когда они увидели меня. По моему адресу посыпались угрозы, но несколько слов, брошенных конвоирами, сразу утихомирили сборище. Воинственные крики и вопли сменились шепотом изумления, и вся огромная, густая толпа, окружив кольцом меня и моих конвоиров, направилась по широкой центральной улице города.

Мой рассказ и без того может показаться странным и неправдоподобным, особенно людям, которые меня не знают. Но факт, о котором я сейчас расскажу, вызвал сомнения даже у моего шурина, оскорбившего меня своим недоверием. Я могу только в самых простых словах описать то, что произошло, и высказать уверенность, что случай и время докажут мою правоту.

В центре главной улицы стояло большое здание такой же примитивной постройки, как и все остальные, только гораздо выше других. Его окружала ограда из прекрасно отполированного эбенового дерева, а рамой для его дверей служили два великолепных слоновых бивня, врытых в землю и соединяющихся вверху. Дверной проем был задрапирован тканью местной выделки, богато вышитой золотом.

К этому внушительному зданию и направилось наше шествие. У ворот ограды толпа остановилась, и люди присели на корточки. Старцы и вожди племени ввели меня внутрь ограды. Горинг не только сопровождал нас, но, по существу, руководил всей процедурой.

Как только мы приблизились к занавесу, закрывавшему вход в храм (судя по всему, это был именно храм), с меня сняли шляпу и ботинки и лишь после этого ввели в помещение. Впереди шел почтенный старый негр, в руках у которого был отобранный у меня камень. Лучи тропического солнца, проникая сквозь длинные щели в крыше здания, слегка освещали храм, образовывая на глиняном полу широкие золотистые полосы, перемежающиеся полосами темноты.