Соня и Александра

Спал он так же, как в детстве – с цветными снами, глубоко и счастливо, подняв руки наверх, как спят дети, разметавшись в кроватке. Обычно он спал, сжавшись в комок и обхватив себя руками, как одинокие люди. Эта привычка, еще детская или подростковая, засыпать именно так, очень мешала ему в семейной жизни с Соней, которая считала, что засыпать нужно как в кино – непременно обнявшись. И, поддернув шелковую ночную рубашку, разложив по подушке волосы, чтобы они «не мялись», устраивалась у него на плече. Владимир после нескольких мучительных ночей со спящей Соней на плече нашел выход – отползал на жесткий диванчик в свой маленький кабинет, подпихивал под шею подушку со свалявшимся в упругий комок искусственным наполнителем, скукоживался, обнимал себя руками и, наконец, засыпал. Соне он говорил, что работал ночью и уснул.

Даже в этом Александра подходила ему идеально – она спала «в тумбочке». У нее тоже была странная привычка: она сдвигалась на самый край кровати, чтобы голова оказывалась в миллиметре от прикроватной тумбочки, цеплялась рукой за край матраса и засыпала. Наверное, боялась упасть с кровати, или ей нужно было чувствовать, где находится край. Но Владимир мог спокойно откатиться в другую сторону, обнять себя и уснуть. Да, это было странно: одна цеплялась за край, другой съеживался, защищаясь от мира и укачивая себя собственными объятиями, а между ними зияло огромное свободное пространство, на которое никто не претендовал.

Владимир спал и видел во сне Александру. Почему он на ней так и не женился, раз они так друг другу подходили? Зачем ему понадобилась Соня, которая со своей эгоистичной, фильтрующей, чудом сохранившейся в теле взрослой женщины детской психикой могла спать, есть, дышать, жить так, как будто вчера ничего не случилось?

Он проснулся от того, что Дмитрий тряс его за плечо. Сначала Владимир увидел перед собственным носом здоровенную рыбину и не на шутку испугался, соображая, где он находится.

– Вот, поймал, пока ты спал! – гордо объявил Дмитрий. – Вернемся с аргументом.

После всего пережитого он имел право обращаться к Владимиру на «ты».

– Который час?

– Уже четыре.

– Как четыре? Не может быть. Я так долго спал?

– На море всегда хорошо спится. Еще успеешь принять душ и будешь вечером как новенький! Давай, поешь. А то я за Макса не ручаюсь, – довольно хохотнул Дмитрий.

Судя по открытой бутылке вина, он успел и поесть, и выпить. Владимир думал, что не сможет даже смотреть на еду, но съел и ломоть хлеба, и холодное мясо, и овощи, запивая все вином, как водой.

Они приближались к берегу. Дмитрий замедлил ход, хотя мог этого не делать. Владимир был ему благодарен – он доедал сыр, домашний, кисловато-соленый и в то же время мягкий и свежий.

Лодка остановилась в нескольких метрах от берега.

– Все, приехали. Корзину захвати, пожалуйста, – попросил Дмитрий Владимира. – Я пока свою детку поставлю. До вечера!

Владимир вылез из лодки – после обеда были сильные волны, и он, говоря откровенно, с трудом преодолел несколько метров, пока добрался до берега. Остановился на ступеньках, представив, как вода во время прилива скрывает подножие. Наверное, это очень красиво. Наверняка. Сейчас на крохотном пляжике остался один лежак, брошенный по забывчивости. Владимир взял его и оттащил под навес. Аккуратно сложил, придал устойчивость катамарану и собрал разбросанные детские совочки, лейки и ведра. Не хотелось возвращаться домой, к Соне. Дмитрий, судя по всему, тоже тянул время – долго разматывал и заматывал веревки, бросал якорь, возился со снастями и удочками. Ему было хорошо в лодке. Но у Дмитрия хотя бы имелась лодка, куда он мог сбежать. А Владимиру сбегать некуда.

Он поднялся по ступенькам и еще некоторое время стоял на террасе, откуда Ирэна гоняла мальчишек. После обеда ветер усилился, и полотнища вырвались из колец, которые удерживали ткань. Было хорошо, очень хорошо. Море бушевало и казалось трехцветным. Владимир присел за стол, но спокойствия так и не ощутил. То ли потому, что из-за неровного пола террасы шатались стул и стол. То ли потому, что полотнища, надуваемые, как паруса ветром, издавали тревожный звук.

На поляне никого не было – видимо, хозяева и гости спрятались в домах, под кондиционерами, наслаждаясь последними минутами сиесты. Пахло травой и краской. Запахи, сильные, резкие, забивали друг друга от малейшего дуновения ветра, как соперничают между собой два цветочных куста с дурманящим сладким ароматом, посаженные рядом. Владимир закашлялся. У него была аллергия на цветение – он знал это точно. Но не знал, что какофония запахов тоже может вызвать приступ астматического кашля. Он задыхался, не зная, как унять приступ.

На поляне для просушки стояли покрытые свежим слоем лака трюмо, несколько деревянных подносов, расписанных цветами и фруктами, журнальный столик и шезлонг-кресло. Рядом с пальмой приткнулась газонокосилка, а в середине поляны вновь красовалась забытая гладильная доска.