Соната разбитых сердец

Казанова вздохнул. Франческа обеспокоенно воскликнула:

— Может, это вы не хотите сбежать со мной?

Ее прекрасное лицо разом омрачилось.

— Шутите? Я бы отправился с вами хоть на край света, Франческа. С того момента, как я впервые вас увидел, мое сердце бьется для вас одной. Вы — воздух, которым я дышу, пение жаворонков по утрам. Вы для меня Венеция, мои день и ночь, я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о вас…

Счастливая улыбка вновь осветила лицо девушки.

— Но нам нужно соблюдать осторожность, — заметил он. — Сейчас я должен идти. Мы увидимся через два дня, на моей лодке в Сан-Тома.

— Как я ее узнаю?

— Я буду ждать вас на палубе.

— Да поможет нам Бог.

— А теперь будет лучше, если я исчезну. — сказал Джакомо, приподнимаясь на кровати и надевая рубашку.

Через мгновение он уже вскочил на ноги и проворно натянул штаны, чулки и ботинки. Затем ловко стянул волосы в хвост синей шелковой лентой, набросил камзол и с улыбкой согнулся в поклоне.

Франческа сделала вид, что восторженно аплодирует, следя за тем, чтобы не производить громких звуков. Совершенно ни к чему, чтобы слуги что-то услышали и принялись колотить в дверь.

Джакомо подошел, обхватил ее лицо ладонями и припал к тубам долгим поцелуем.

Глава 34 Горечь

Гретхен была совершенно измучена: она провела целый день без воды и еды и знала, что никто не придет ей на помощь. Да что тут говорить, ее смерть принесет всем лишь облегчение.

Поначалу австрийка хотела хранить молчание во что бы то ни стало, но теперь она уже сильно сомневалась в своем решении. Что толку от ее верности? Графиня в любом случае найдет способ выйти сухой из воды; с глупой девчонкой, которая отняла любовь всей ее жизни, тоже ничего не случится. Почему Гретхен должна защищать их? Пора подумать о себе. Ей ужасно надело быть пешкой в чужой игре и ничего не значить. Неужели она должна вечно исполнять чужие желания, не думая о своих? А ведь сейчас речь идет о ее жизни! И ничто не связывает ее с этими людьми, которые привыкли требовать, ничего не давая взамен.

Гретхен переполняла ненависть к графине, а заодно и к Франческе Эриццо. Единственным, кого возненавидеть не получалось, как бы она ни старалась, был Джакомо. Несчастная узница прекрасно понимала, что, если бы он позвал ее, пусть даже на одну-единственную последнюю встречу, она, ни секунды не раздумывая, побежала к нему. И именно поэтому Гретхен молчала: она боялась навредить возлюбленному. Джакомо был лучшим, что случилось в ее жизни: он был к ней добр, подарил ей истинное наслаждение, страсть, человеческую теплоту. И когда он понял, что может подвергнуть ее опасности, решил защитить ее. Вот почему он оттолкнул ее. И вот почему она молчала на допросе.

Но теперь Гретхен надо искать возможность спастись. Так что она решила рассказать все, что знает, а заодно и пустить в ход единственное оружие, которое у нее осталось, — красоту. От узницы не укрылось, как ее тюремщик, несмотря на свою ужасную наружность, заколебался, прежде чем ударить ее. Гретхен заметила странный огонек в его глазах — признак неуверенности, который можно разжечь в настоящую страсть.

У нее еще есть шанс выйти победительницей, решила австрийка: она соблазнит своего мучителя. Нужно лишь взмолиться о пощаде, удовлетворяя тем самым его желание одержать над ней верх. И этот мужчина превратится в ее оружие.

* * *

Когда Дзаго вернулся в тюрьму, устроенную в здании склада, он обнаружил, что его пленница необыкновенно переменилась. Горечь, которой накануне был наполнен ее взгляд, исчезла без следа — теперь ее огромные серые глаза сияли. Помощник инквизитора снова испугался, что не сможет устоять перед ней.

Он приблизился к Гретхен, держа в руках флягу свежей воды. Не развязывая ей рук, Дзаго сам наполнил стакан и дал напиться. При слабом свете свечи он различал белоснежную, совершенно беззащитную шею и алые губы, влажные от воды.

У тюремщика закружилась голова: ничего в его чувствах не изменилось за прошедший день. Порез на щеке, оставшийся с прошлого раза, ничуть не портил ее красоту, а лишь делал ее еще более дикой, безудержной. Молодая женщина посмотрела на него и, прежде чем он успел произнести хоть слово, заговорила своим чарующим голосом. Дзаго показалось, что земля уходит у него из-под ног, настолько его околдовал низкий, соблазнительный тембр.

— Благодарю вас, синьор. Я расскажу вам все, что вы хотите знать, — сказала она.

Дзаго кивнул.

— Но пообещайте, что тогда вы сохраните мне жизнь.

— Клянусь вам, — вырвалось у него прежде, чем он успел сообразить, что делает. Какого черта? Он что, с ума сошел? Даже при всем желании он не сможет ее пощадить.

Если бы Пьетро Гардзони услышал, какие обещания раздает его помощник, то спустил бы с него шкуру. Как он мог хоть на секунду вообразить, что такую свидетельницу можно оставить в живых? Да она потом обязательно разболтает все, что произошло, и он отправится прямиком в тюрьму. И это еще в лучшем случае.