Соната единорогов

— Старая ложь становится истиной, дай ей только достаточно времени. А это ложь очень старая, старше самого Лорда Синти. И тот, кто прожил достаточно долго, присоединяется ко лжи. Разве по вашу сторону Границы дело обстоит иначе? — Джой не ответила. Индиго прибавил: — Как все началось, я не знаю. Я знаю только, что не хочу в этом участвовать.

— Угу, — отозвалась Джой. — Поэтому ты собираешься вести честную жизнь по нашу сторону Границы. Полная дурь.

— Ты уже знакома с другим Древнейшим, думающим так же, как я, — впервые в голосе Индиго послышались извиняющиеся нотки. — А их намного больше.

— Ну, если все они живут так, как она, я бы сказала, что вы столкнулись с проблемой, — тон Джой, даже на ее собственный слух, был таким же презрительным, как прежний тон Индиго, но она не пыталась смягчить его. — Я просто думаю, что это не менее глупо, и хотела бы, чтобы вы так не поступали, вот и все.

— Глупо, — тихо ответил Индиго. — Конечно, глупо, и сделавших этот выбор среди нас всегда будет немного. Но это наш выбор, первый, какой когда-либо делал любой из нас. Ты и вообразить не можешь, что значит выбор для единорога, пусть даже глупый. И никогда не сможешь, Внемирница.

Джой порывисто взяла в его лицо ладони, как делала с нею Абуэлита.

— Индиго, та женщина под автострадой, ведь рог еще при ней. Готова поспорить, что и другие со своими не расстались. Поспорить, что никогда ни один Древнейший не продавал своего рога, — Индиго резко отскочил, встряхивая головой. Джой продолжала: — А ты хочешь продать свой, чтобы иметь деньги и жить лучше, чем они. Только ведь жить-то будут они, а ты умрешь. Уж об этом-то Лорд Синти сказал чистую правду. Ты умрешь, Индиго.

Она едва расслышала ответ белого единорога:

— Нет, я буду жить! Я буду жить!

И он исчез, а миг спустя вернулся Турик, держа в зубах связку вяловатых на вид луковиц.

— Это тебе, мормарек, так мы их называем. Они уже малость подвяли, но все равно, будешь жевать их и вспоминать меня, маму, Ко и Шейру.

Джой на прощание обняла его за шею, и единорожик прошептал:

— Возвращайся поскорей, я по тебе скучаю.

Никто, кроме Абуэлиты, отродясь не говорил Джой таких слов, и Границу она перешла в слезах. Не может быть, чтобы в последний раз.

Глава восьмая

Занятия в школе закончились. Брат Джой, Скотт, отправился в футбольный лагерь, а ее родители, как и каждый год, уехали к заливу Сан-Франциско, чтобы провести две недели с семьей миссис Ривера. Джой после долгих ее упрашиваний и тонких интриг разрешили остаться с Би-Би Хуанг, однако каждую свободную минуту она проводила у мистера Папаса, пытаясь научиться записывать музыку Шейры для фортепиано. Ее лихорадочное нетерпение делало эту и так-то сложную задачу еще более сложной: язык музыкальных обозначений она усвоила довольно быстро, а вот преобразование синих деревьев и крохотных драконов Шейры в черные закорючки на замусоленном листе нотной бумаги доводили Джой до приступов отчаяния и припадков ярости.

— Почему вы-то не можете этого сделать? — снова и снова стенала она, обращаясь к Джону Папасу. — Запишите мою игру на магнитофон и через десять минут у вас будет готова нотная запись. Почему именно я должна заниматься этой писаниной?

— Потому что именно ты слышишь музыку, — отвечал ей несокрушимо спокойный Джон Папас. — Потому что ты особенная. Я не слышу музыку так, как ты ее слышишь, может, когда-то и слышал, а теперь уже нет, оттого я и играть не могу. И вообще, это на самом деле грех, позволять кому-то другому записывать то, что чувствуешь и слышишь ты. Грех, ты лишишься индивидуальности и кончишь, как я, продажей банджо. Давай-ка повнимательнее, по-твоему, это тактовая черта? Виляет из стороны в сторону, как я, когда возвращаюсь от Провокакиса. И сколько раз я тебе говорил, флажки, обозначающие длительность — половинную, четвертную, одну шестнадцатую, не важно, — всегда ставятся справа от нот. Давай, давай.

Так он натаскивал ее, поддразнивал, улещал и изводил, пока Джой вдруг, к собственному удивлению, не увидела Фириз, глядящую на нее сквозь линии нотного стана, и не ощутила в пальцах, рассыпающих по бумаге ноты орнаментики, смех ручейной яллы. Я, может, и справлюсь с этим, Шейра. Абуэлита, я, может быть, все сделаю правильно.

Когда она насмелилась сказать это Джону Папасу, он долгое время смотрел на нее, прежде чем ответить голосом на удивление нежным:

— Не-а, правильно, Джозефина Ангелина Ривера, не получится никогда. В этом мире, в том, все едино. Тебе никогда не заставить людей увидеть то, что видишь ты, почувствовать, услышать то, что ты слышишь. Ноты тут не помогут, слова тоже, краски, бронза, мрамор — ничего. Если тебе повезет, может быть, сумеешь подобраться чуточку ближе, самую чуточку. А правильно — о чем ты говоришь? Нет. Нет.