Сон Тины

Анна?.. Почему же ей не быть здесь?.. Там, где горит лазурью весеннее небо и солнце сверкает на молодых листьях, где воздух так свеж и ароматен, как только может быть ранней весной, среди деревьев, над водой и травой -- там неизбежно должен возникнуть ее образ, неразрывно связанный в моем воображении с нежным очарованием весны...

Я растерянно смотрел вслед экипажу, исчезавшему за поворотом аллеи, и колыхание черной шляпы отдавалось у меня в груди волнением грусти и сожаления... Внезапно обессилев, я свернул с широкой дороги и пошел по траве, к темной, широкой группе деревьев, среди которых белелась, закрытая легкой, зеленой сетью, круглая, сквозная беседка...

Под колоннадой было сумрачно и прохладно, пахло прогнившими листьями, оставшимися здесь еще с прошлой осени. Посредине стоял круглый стол и деревянная скамья, сплошь изрезанные вензелями, женскими именами, ласкательными словами. Я нашел имя Анны, дважды вырезанное на столе. Тысячу раз счастливый человек! Он дважды врезал в стол слова, которые я, даже мысленно, не смел произнести: "Моя Анна"...

Я лег на скамью, подложив руки под голову и смотрел в просветы колонн, где качались зеленые ветви, открывая и закрывая яркую синеву далекого неба. Казалось, что это не ветви, а вся беседка плавно колышется среди шумящих деревьев, поднимаясь все выше и выше в простор голубой высоты, от которой кружилась голова и замирало сердце... "Моя Анна" -- дважды вырезал кто-то на старых, почерневших досках стола. С каким чувством умиления и благодарности Богу должен был он сидеть здесь и резать ножом эти два слова. Во имя Бога и жизни, во имя любви -- "моя Анна!".

И вдруг я услыхал странную тишину, внезапно воцарившуюся за колоннами беседки и почувствовал, что кто-то стоит на верхней ступени между колонн и смотрит на меня. Я поднялся и сел... Это была Анна, и это не было сном...

Она стояла в отдалении, с пучком только-что сорванных лютиков и незабудок, казалась смущенной, как будто колебалась -- уйти или остаться. Смуглое лицо было залито розовой краской, а глаза, покрытые тенью шляпы, смотрели, как всегда, печально и обиженно... Я подошел к ней, и мы стояли молча друг против друга, и наши глаза, казалось, говорили много, горячо и убедительно... И все что мы говорили глазами -- было правдой, страстной и мучительной, а когда подали друг другу руку и заговорили словами -- все рушилось, и в наших словах была одна ложь...

-- Так это были вы -- в экипаже в черной шляпе!.. Я так и думал, -- сказал я, стараясь выразить на своем лице холодную почтительную радость обыкновенного, не очень близкого знакомого...

-- Вы меня здесь видели? -- удивилась она, с привычной для женщин легкостью овладевая собой. -- Отчего же вы не крикнули, не остановили экипаж?..

В ее голосе звучала фальшь, холодная нотка неискренности, которая резала мне по сердцу. Она улыбалась, но и под улыбкой она прятала себя... Только частое, усиленное движение груди выдавало ее волнение, а руки нервно мяли и обрывали цветы, и она не замечала этого...

Я хотел сказать: -- как я мог крикнуть, когда вы у Грановых не ответили мне на поклон?.. -- И вместо этого, я смущенно пробормотал:

-- Я не рассмотрел лица... только шляпу заметил, когда экипаж уже проехал...

Анна села на скамью, подобрав платье. Я Стоял перед ней, стараясь проникнуть под улыбку ее губ и в звуки ее слов, которыми она прикрывала себя... "А может быть, это не притворство, не ложь, а ее настоящее отношение ко мне -- холодное, равнодушное, банальное отношение неинтересного знакомства"?..

Анна спокойно спросила:

-- Ну, как вы жили эту зиму? Что теперь делаете?..

Это были вопросы простой вежливости, и я не знал, что отвечать на них. Разве можно рассказать о восьми месяцах жизни, стоя в какой-то беседке и имея для этого не больше пяти минут?..

Я ответил уклончиво, коротко:

-- Ничего не делал... скучал... Был болен...

Я заметил, как она вздрогнула. Краска отхлынула с ее лица, и она грудью подалась ко мне.

-- Вы были больны?.. Долго?.. Чем?.. -- тревожно спрашивала она, не отрывая от меня своих испуганных глаз, и голос ее звучал неподдельной искренностью участия.

-- Пустое... проболел с месяц и, как видите, опять здоров... -- и я подумал: "Отчего я тогда не умер!" -- А вы? -- спросил я наклоняясь, к ней. -- Как вы жили это время?..

Она опустила вуаль до подбородка и снимая для чего-то лайковую перчатку с руки, тихо проговорила:

-- Скучно... читала, играла... -- она сдвинула брови, как будто стараясь припомнить, что же еще было за это время в ее жизни и внезапно покраснев, смущенно потупила глаза. -- Я... думала о вас... вспомнила... -- прибавила она еще тише и вскинула на меня заблестевшие влагой глаза...

-- Вы думали обо мне? Вспомнили?.. Я тоже всю зиму думал о вас, и никогда мне не приходило в голову, что вы... Нет, что я говорю!.. Ведь, я не знаю, как и почему вы думали обо мне! Это могли быть какие-нибудь пустяки, и наверное, это были пустяки, заставившие вас вспомнить и подумать обо мне...