Сон разума

Бывает, конечно, пробивается сомнение, будто опять всё вдруг ускользает в ничтожество и небытие, и с ним приходит чувство, что я отброшен туда, откуда начинал, но ему находится вполне понятное объяснение: я ведь ещё ничего не сделал, чтобы созидать свою, не более не менее, новую жизнь. И что же именно я хочу в ней делать? Что вообще я способен делать? После некоторого размышления вновь растерянность, небезнадёжная, спокойная, но растерянность, вновь непонимание, вновь сквозит ощущение зря растраченного времени. Положим, сейчас я оставлю этот вопрос, к чему есть вполне объективная причина – в теперешнем болезненном состоянии, запущенном из-за того, что я так увлёкся своим внутренним мирком, привести в порядок мысли не представляется возможным, – но до бесконечности его откладывать не получится, после столькой кровью вымученного отрицания прежнего образа жизни нельзя не утвердить новый, самотёком всё пойдёт лишь так, как шло доселе.

Когда смотришь на себя чуть по-другому, нежели привык, сразу видится совершенно новый человек. Пожалуй, я приобрёл лишь предварительные знания и с трудом представляю, к чему их можно применить. Но главное из всего, что я понял – наши знания о себе являются не более, чем отпечатком тех событий, которые с нами происходят, естество же, по преимуществу, остаётся непознанным, его можно лишь реализовать, т.е. встроить в цепь всё тех же жизненных коллизий.

Был четвёртый час ночи, вот-вот обещала заняться заря, когда Фёдор, наконец, лёг в кровать. Пару раз он порывался собрать вещи, подумывал вообще не спать, однако невыносимая болезненная усталость всё-таки одолела его. Не раздеваясь, собираясь скоро встать, он растянулся на измятом, так и не расправленном после дневного отдыха, успевшего войти ему в привычку, тяжёлом байковом покрывале, с удовольствием ощутив мягкую подушку под головой. В темноте приятно скрипнула кровать, ветер от порывов перешёл к постоянному сильному дуновению, на яблоне за окном душевно шелестела листва, всё вокруг было обыденно, спокойно. Некоторое время Фёдор никак не мог уснуть, иногда воцарившуюся в доме ночную тишину разрывал его резкий надрывный кашель. И уже в полузабытьи, когда начало светать, пронеслись перед его внутренним взором образы, окутанные ярким светом, так сильно слившиеся с его собственной жизнью, которые он успел позабыть в последние несколько дней, а тут вдруг вспомнил, точнее, то был её один-единственный образ в своих двух воплощениях. В эти пару мгновений глаза под веками неожиданно задёргались, сердце неистово забилось, грудь сдавил беспримерный приступ удушья, но в конце концов Фёдор уснул, уснул с неестественно-светлой улыбкой на потрескавшихся губах.

К утру он был мёртв. Двусторонняя пневмония после, казалось бы, лёгкой простуды – внезапно и глупо, обидно и невпопад, от чего ещё более удручающе, мучительно своей несуразностью как публичный позор, лишающий какого-либо уважения – и стыдно, и жалко. Впрочем, уже неважно. Когда не видишь смысла собственных действий, продолжать их просто смешно, вполне логично заняться чем-нибудь другим, только вот чем, если в твоей жизни нет даже таких обыденных, но столь необходимых каждому вещей вроде душевной близости, теплоты, родства хотя бы с одним человеком?

А нашли его буквально через день. Алексей, вернувшись в квартиру покойной жены, постарался продолжить жить дальше, в понедельник сходил на работу, после неё зашёл в магазин, купил хлеба, молока, полкилограмма свиных отбивных, батон копчёной колбасы, килограмм зелёных яблок, 300 грамм сыра и литр кефира, а ночью вдруг повесился на том самом ремне. Когда во вторник утром он не вышел на службу, у его коллег и сомнений не возникло, что именно с ним произошло. Завели дело, более для формальности, хоть тот и не оставил посмертной записки. При осмотре трупа в кармане брюк обнаружили не выброшенный билет на электричку, стали выяснять, к кому он мог ездить в день похорон жены, однако не преуспели в этом до тех пор, пока методично не опросили всех, с кем Алексей общался в последнее время, кто его знал или просто имел дело по службе, и не дошли до матери Фёдора. Это произошло как раз в тот день, на заре которого он скончался.