Сон разума

Я уж и думать не хочу о своём прошлом, стараюсь обойти, проскользнуть мимо некоторых воспоминаний и не из-за непонимания их смысла, а поскольку стыжусь его. Недавние события, конечно, всё ещё сохраняют свежесть и, быть может, назидательность, но более ранние – упаси господь. Что они могут мне дать, чему научить? большинство, по крайней мере. Приговор произнесён и обжалованию не подлежит, так что нечего рассусоливать. Теперь ценно лишь настоящее и ещё более будущее, его необходимо созидать со всей истовостью, на которую я только способен. Уже невозможно разглядеть, кем я был ранее, если вообще существовал, что, впрочем, и неважно, главное, знать, кем в конечном итоге я становлюсь. Хотя какой же тут может быть конечный итог? – если и завершились мои поиски себя, то только мыслью о том, что я нахожусь в самом-самом начале пути, что предстоит сделать ещё очень многое, почти всё, но надежда на достаток сил не покидает сердце. Однако иллюзии, мечты и всё та же надежда – это ещё не оно само, не то, к чему я стремлюсь, они лишь предвестники, я прекрасно понимаю, что удовлетвориться только ими не смогу, да и не надо, такое удовлетворение было бы всё тем же мелочным малодушием. Завершённость, реальность и покой – моя цель. Увы, но мне так и не удалось дойти до конкретного понимания того, в чём они должны заключаться, я вижу только форму, но отнюдь не суть и… и тем лучше – значит появилось в жизни моей дело, от которого зависит её существование, значит дороги будут те усилия, которые я затрачу на его исполнение. А что, собственно, ещё надо-то?

Часов так в 6 вечера, после нескольких дней невыносимой жары, с погодой сделалась неожиданная перемена: в несколько минут на заходящее Солнце наплыли тучи, стали доноситься раскаты грома, однако молний поначалу видно не было, и, главное, подул жестокий холодный ураганный ветер. Он налетал внезапно, мощными порывами, будто бил сверху вниз со всей силы, и в мгновения его яростных припадков стоял такой гул, что казалось, вот сейчас все дома, деревья, заборы сметёт и размажет по земле, слышно было, как в близлежащем лесу трещали и ломались ветви. Однако дождь никак не начинался, так что Фёдор, очнувшись после дневного сна от грохота очередного удара стихии, преспокойно открыл все окна в доме, распахнул дверь и встал на пороге, смотря на колышущуюся волнами высокую траву в поле и жадно глотая воспалёнными лёгкими ледяной воздух; в своём болезненном состоянии, с жаром и кашлем, он почти в беспамятстве наслаждался припадком природы. Начало заметно темнеть, буйство стихии вошло в привычную колею, по небу, теснясь и нагоняя друг друга, неслись чернеющие облака, между которыми не было видно ни единого просвета, где-то вдалеке на дачах суетились люди, что-то накрывая, привязывая и собирая, в лесу стоял ни на секунду не стихающий треск, будто он совершенно сух, и все деревья в нём готовились вот-вот упасть, а по полю пресвободно гулял ветер. Вдруг откуда ни возьмись Фёдору взбрело в голову, как в своё время им в школе объясняли, что при сухих грозах велика вероятность пожаров, но к чему то было – не понятно, видимо, просто отголосок болезни. Стало довольно прохладно, поэтому после ужина, сидя за кухонным столом прямо перед раскрытым настежь окном, он, наконец, решил, что свежего воздуха ему, пожалуй, достаточно, а то и многовато, и пошёл затворять рассохшиеся деревянные рамы в комнатах, которые, раз открывшись, неохотно становились обратно на своё место, и после возни с ними подле каждой на полу осталась горстка облупившейся белой краски.