Сон разума

Однако, пройдя несколько шагов по пыльной дороге, он опять вдруг почувствовал себя разбитым, тут же мысленно кинулся искать тому причину и неожиданно вспомнил, свидетелем чего ему пришлось стать сегодня. Глупость и несуразность, и несправедливость к тому же. Подобные обстоятельства хоть и на короткое время, но полностью выбивают из колеи, обрубают внимание и опустошают мысли. Он оглянулся назад, посмотрел на череду ветхих заборчиков и нависавших над ними деревьев, залитых ярким полуденным Солнцем, мимо которых недавно прошёл – было безлюдно, его собеседник, по всей вероятности, успел войти в дом. Фёдор свернул с дороги, проковылял десяток шагов вглубь поля и сел прямо на траву, вынул сигарету, долго разминал её тремя пальцами левой руки, словно что-то соображая, потом всё-таки закурил. Дым резко продрал воспалённое горло, он слегка закашлял, но вкуса табака почти не ощутил из-за заложенного носа, в который время от времени нет-нет да и ударяла благовонная испарина от растомлённой Солнцем обильной растительности. Сидеть с жаром под яркими лучами, к тому же вдыхая горячий дым, было делом не из приятных и здоровья не прибавляющим, однако он этого не замечал, а, устроившись спиной к дороге, сначала с по-детски непосредственным любопытством разглядывал колосок, сорванный подле себя, потом, всё ещё машинально вертя его в руке, отвёл глаза по направлению к лесу, но смотрел как бы вдоль него, не вглубь, и явно ничего не видел, затем вдруг резко обернулся на жужжание непонятного насекомого, показалось, что оно село ему на спину – это был большой шмель, добросовестно трудившийся над выцветшим от жары блёклым колокольчиком и никакой угрозы пока не представлял. Через полчаса такого досуга и кряду выкуренных трёх сигарет, Фёдор нехотя подумал, что так можно сидеть до бесконечности, что ему надо куда-то двигаться, но очень уж увлекало хрупкое спокойствие царившей вокруг обстановки, им овладели ленивые фантазии, малодушно захотелось всё бросить, абсолютно всё и провести остаток жизни где-нибудь здесь, неподалёку, как его недавний собеседник, только безо всяких родных, друзей, даже знакомых, с минимальными контактами с внешним миром. «Только вот без них, без всех них, чтоб я один, чтоб никого, кроме меня…» – он начал дремать, забываться и клонить голову на бок. Это было похоже на солнечный удар, на болезненный бред, который грозил продлиться очень долго, однако неожиданно сильный порыв ветра донёс неопределённый звук: то ли стон, то ли плач, то ли просто обрывок чьего-то слова, Фёдор сразу очнулся и быстро встал, от чего у него сильно застучало в висках, и голова начала раскалываться от усталости и перегрева.

Вернувшись в прохладное жилище, он несколько минут с удовольствием внимал царившую в нём абсолютную тишину, у него в голове разом вспомнился, поднялся и тут же заглох шум недавней толпы, составленной почти насильно и очень разнообразно. В комнатах не подсолнечной стороны шторы были задёрнуты, и внутри разливался лёгкий прозрачный полумрак, предметы скромной обстановки виделись особенно объёмно и отчётливо, на каждой полированной выпуклости светился томный блик, отражавший вверх тормашками занавешенное окно – хоть картину с них пиши и вместе, и по-отдельности. Весь дом казался будто необитаемым, даже полы виновато скрипели в тишине, однако вскоре его заполнили звуки из открытых окон и запах готовящейся еды; стало поуютней. Только-только окончив свой обед и всё ещё сидя за столом подле грязных тарелок, Фёдор вдруг почувствовал, что сегодня весь день проходил с едва-едва зародившейся, постоянно беспокоившей мыслью, которая теперь куда-то ускользнула, однако догонять её в этот раз он не стал, но просто сидел и отсутствующим взором смотрел в окно перед собой. Хоть его взгляд немного и посветлел, однако всё ещё был очень грустен. Опять случилось событие, оставшееся недосказанным, неразъяснённым, значения которого для себя он не принимал.