Сон разума

– Я примерно к такому же выводу даже примерно в таких же словах и сам пришёл, только это не просто так, причина должна быть. У меня, честно говоря, и теория по этому поводу возникла: так происходит, когда в жизни есть какой-нибудь знаменательный факт, перед которым все остальные меркнут, только субъективный, не как внешнее обстоятельство, а в виде глубокого внутреннего переживания. Носит его человек в себе, носит и постоянно готов высказаться, поделиться, но не с кем, почему и получается, что любой частный повод поговорить, всякое значение сам по себе теряет, ведь никто не станет распространяться о легковесной чепухе, когда внутри, как говорится, накипело. И накипело, заметьте, не просто пены, а личного и сокровенного. – Душа у обоих была растравлена недавним зрелищем, обоим хотелось с кем-нибудь поговорить, лишь бы груз с неё снять. – Правда, откуда берутся такие переживания, всё равно непонятно.

– Не понятно, да, не понятно. Случилась как-то у меня историйка с сестрицей моей, ещё в юности. Весь сыр-бор заварился из-за её любимого платья, которое я испортил – не рассчитал, схватил горячую сковородку и на него уронил, оно на столе лежало, только что выглаженное – не нарочно, конечно, за что она братца своего вскорости простила, ведь до того отношения у нас складывались просто прекрасно, бывало, с такой охотой мне с уроками помогала, и вообще… Только я так разозлился на неё за великодушие, даже не знаю почему, т.е., наверно, именно за снисхождение, ведь знал, сколь дорого ей было то платье, всё чаще и чаще стал нарочно насмехаться над ней, грубить и хамить, обижать, словом. И вот через некоторое время она уж и заговорить наедине со мной боялась, избегать начала. Как только к ней подойду, смотрит умоляющим взглядом, а это меня ещё больше злило. До слёз её частенько доводил, хоть и младше на целых семь лет. Стали мы отдаляться друг от друга, ей ведь тоже такое терпеть не хотелось, а отвечать зарвавшемуся братцу в конце концов она научилась, и так, представьте себе, несколько лет – из-за одной мелочи такие последствия. Когда же сестра замуж собралась (её будущий супруг оказался военным, точнее, курсантом, вот-вот выпускался, после чего его отправляли служить, недалеко, но не в нашем городе) и от нас с родителями уезжать, мы в течение месяца не сказали друг другу ни слова, так и расстались не попрощавшись, характер каждый выказал. А через три года отец наш помер, от инфаркта, кстати, всего 53 исполнилось. Приезжает она, я на вокзале её встречаю. Помню, у неё лицо ещё странное было, бледное-бледное, только родила и тут такое. У самого до сих пор в ушах стоит тот сиплый, задавленный голос, которым я тогда её окликнул, после чего на сердце сразу полегчало, а сестра молча подошла, обняла меня, и оба разревелись как дети. И вот ей-богу не разберёшь, то ли из-за отца, то ли из-за того, что так несправедливо друг с другом обошлись, столько времени потеряли, то ли из-за того и другого, только обиды все, конечно, забылись совершенно.

– Вы так охотно пускаете в свою жизнь незнакомых людей.

– Живу уединённо, редко с кем общаюсь, да и чего бояться-то, насмешек, что ли? Тогда уж тот сам дурак, сам дурак, кто действительно посмеётся. А если возражать начнёт, ковыряться, значит уже над этим думал, живая для него тема, и кто из нас в более невыгодном положении окажется, уже вопрос. Да и к чему характер-то свой зажимать? Я болтун, и я это знаю, а если начну сдерживаться, сомневаться, думать, что стоит говорить, а что не стоит, так и мнительным недолго стать. Натуру свою переменить нельзя, только извратить можно, но, по сути, она останется такой же как и была. Ну, вы же человек образованный, понимаете…

Они уже с минуту стояли у ворот дома Ивана Святославовича и не решались прекратить свой и без того короткий, но насыщенный и не очень понятный разговор.

– Т.е. по-вашему получается, что главное – характер, и его уже никак не переменишь.

– Я не знаю, что по-моему получается, только вот как сказал, так и думаю. Дуролесить просто не надо, а тогда уж ничего и не собьёт, своим чередом, просто своим чередом…

– Кажется, я вас задерживаю?

– Нет-нет, время терпит, вполне терпит, жарковато просто на самом солнцепёке-то.

– Ну, тогда вы меня извините, я ещё прогуляться хочу, – и они дружелюбно распрощались. Фёдор был немного ободрён своим новым знакомством.