Сон разума

– А иногда, я чувствую ее запах совсем рядом, словно она прошла мимо. Я оглядываюсь… а ее нет. Но этот запах, – я отстранился от Наташки, чтобы взглянуть ей в глаза. – Ты знаешь? Свежесть хвойного леса и…

– И ваниль, – кивнула Наташка.

– Нет. Я думал, что ваниль, но это не так. Я перепутал запахи. Перенюхал дома все, что содержало или могло содержать ваниль, а затем нашел парашек ванили на полочке со специями. Это не она. Не ваниль. Но я нашел тот запах. Это легкая горечь миндаля.

Наташка смотрела на меня с улыбкой, смахивая слезы с ресниц.

– Не плачь, глупая, – улыбнулся я ей в ответ. – Я ведь больше не плачу.

Наташка вытерла слезы двумя руками и уверенно шлепнула себя по щекам:

– Так, а ну взяли себя в руки. Раскисли тут.

– И не говори.

Она наклонилась и подобрала осколок неба, а затем вложила его в мою руку и сжала ее в кулак.

– Мы должны хотя бы попытаться выяснить, что происходит, – заявила она, твердым, уверенным голосом. – Мы можем сходить в больницу и поговорить с девочкой. Она может что-то знать, может что-то рассказать.

– Наташа, я не хочу… – начал было я, но девушка меня перебила:

– А если бы там, на койке лежала я? Саша? Или… кто-то еще из твоих близких? Ты бы желал, что бы хоть кто-то тебе помог?

– Наверное.

Я виновато отвел взгляд.

– И у тебя есть мы. А у той малютки нет никого, кроме подруги, что дежурит в коридоре. Ей никто не поможет. И если это не какая-то семейная болезнь и хоть как-то связанно, – Наташка кивнула на камень в моей руке, – с этим, то только мы заем, что происходит.

– А что происходит?

Я посмотрел прямо в глаза Наташке, и она не отвела взгляд. Смотрела гордо, уверенно.

– Не знаю, честно говоря, но это и не моя работа – все узнавать.

– Вот как? А чья же?

И вновь острый пальчик уперся в мое плечо.

– Твоя, мой дорогой, – ответила Наташка и выпрямилась во весь рост. – Так что вставай, надевай штаны и возвращаемся в больницу.

Наташка уверенным шагом вышла из комнаты и зашагала по коридору в сторону входной двери.

Я подождал несколько секунд, а затем крикнул:

– Ты так и пойдешь в моей рубашке поверх своего беленько белья?

В коридоре тихо «ойкнуло» и Наташка, красная как рак, быстрым шагом перешла в ванную комнату.

– И откуда ты знаешь, что у меня белое белье? В ванной ведь было темно?

– А я и не знал, ты мне только что сказала, – с улыбкой отозвался я.

– Дурак, – прозвучало в ответ из ванной комнаты, и я с улыбкой принялся одеваться.

Мрачных мыслей не было и в помине. На душе стало легче, а тучи за окном растянулись, уступая место голубым небесам и яркому весеннему солнцу. Выглядывая в окно, я подумал, что все не так уж и плохо, и что вряд ли что-то плохое может с нами случиться из-за одного лишь посещения больницы. Самое страшное уже произошло, а молния, как говориться, не бьет в одно место дважды. Тогда я еще не знал, в какой круговорот событий нас всех затянет.

10

За время нашей беседы ее одежда успела высохнуть. Не то, что бы мы проговорили добрых четыре часа, просто не так сильно вымокли. До моей квартиры было рукой подать, и потому Наташка вымокла только сверху. Джинсы же практически не пострадали. Она спешно натянула на себя одежду и отдала мне мою рубашку. Я кинул ее на кровать и вышел из комнаты.

Мне дожидаться, когда высохнет одежда, нужды не было, я ведь был дома, потому просто надел на себя первые подвернувшиеся под руку вещи, накинул свою незаменимую джинсовую худи фирмы «Jee Jay», вставил ноги в черные кроссовки и, открыв дверь для Наташки, вышел в подъезд.

Дождь за это время прекратился. Тучи еще полностью не растянулись, но небо уже сверкало тут и там ослепительной голубизной. Свет дневного солнца пробивался в просветах туч и отражался от гладкой поверхности луж и ручейков, что стремились поскорее убежать вниз, в нижний город, затопив узенькие гравийные улочки. Ветер стих и перестал качать кроны деревьев, и те стояли спокойные, низко склонив потяжелевшие от капель воды ветви. Погода застыла, город наполнился звуками капели.

– Думаешь, это хорошая идея?

Наташка молча взяла меня под руку и настойчиво потянула вперед.

– Думать твоя задача, – заявила она мне, когда мы пересекали проезжую часть по улице Горького. – Я привыкла действовать импульсивно. Вот хочу чего-то и – раз! – все уже сделано. А о последствиях буду думать позже.

Она заглянула мне в глаза снизу вверх:

– Я ведь все-таки девочка.

Ага, как же, подумал я про себя, но вслух ничего не сказал. Нет, в том, что она девочка не было никаких сомнений, но вот все, что она сказала до этого, было совершенно на нее не похоже. Всегда рассудительная и здравомыслящая, обдумывающая каждое свое действие, я просто не мог представить, чтобы она кидалась куда-то очертя голову. Может она и была такой раньше, когда еще не была знакома с нами, до всего этого. Но теперь нет. Я в это не верю. Этот случай изменил ее. Изменил нас всех. Разве не потому мы сейчас движемся в сторону больницы, шлепая ногами по лужам?