Сон № 9

– Веди себя как курица, а не как яйцо! Ты на полях – живи по закону маргиналий! – Он отдал честь одним пальцем. – Слава крысам! Наш союз един! Нам все нипочем! Крыс непобедим!^[128] – С этим кличем грызун скрылся в неизведанных недрах купированной кучи.

Питекантроп промычал что-то вопросительное.

– Согласна, – сказала госпожа Хохлатка. – А если кому нипочем, мы в печке его испечем.

Литературный Козлик печально покачал головой. У него разыгрался артрит.

– Без сомнения, друзья м-мои. Вольный Крыс – существо крайне неприятное, но дурные м-манеры per se^[129] еще не преступление. Боюсь, что м-мистическая пропажа м-моего м-манускрипта останется неразгаданной. Давайте вернемся в досточтимый дилижанс. Пожалуй, сегодня же вечером лучше убраться с полей.

Вечером на полях царило безмерное умиротворение. Чтобы подбодрить Литературного Козлика, госпожа Хохлатка затеяла пирог с репейником, а Питекантроп заделывал дыру в крыше. Литературный Козлик закончил правку последней страницы и положил ее на поднос к остальным. Переписанная заново, несказанно сказочная сказка потеряла изумительную выразительность, которая осталась у него в памяти.

– Пора ужинать, – позвала госпожа Хохлатка. – Вы, должно быть, умираете с голоду, мой господин.

– Странно сказать, но я не м-могу проглотить ни м-мельчайшей крошки.

– Но, мой господин, вы же целый день ничего не ели!

Питекантроп озабоченно заворчал сквозь дыру в крыше.

Литературный Козлик задумался:

– Действительно, я ничего не ел.

– Все переживаете из-за пропавших сказок, мой господин? Скоро мы уедем, и поля с их ворами и прочим добром останутся далеко позади.

Вдруг Питекантроп вздрогнул и яростно замычал:

– Что еще за чертовщина, дикарь! Заткнись! Господин и так расстроен.

Литературный Козлик удивленно наморщил лоб:

– М-мой дорогой друг, что тебя так взволновало?

Госпожа Хохлатка выронила поваренную книгу:

– Мой господин! Что это вы жуете?

– А в чем дело? Это просто бумаж…

У Литературного Козлика отвисла челюсть. Тайное стало явным. Госпожа Хохлатка облекла правду в слова:

– Мой господин! Вы сжевали собственные страницы, едва успев их написать!

Слова застряли у Литературного Козлика в горле.

Смеркается. Я, не включая света, жду Бунтаро на кухне: меня не видно, а сам я увижу, как он подъедет, и пойму, что это Бунтаро, а не кто-то еще. Всматриваюсь в узорчатые плитки на стене; минуты кружат в предсмертном танце. Вот наконец и сияние фар. Машина Бунтаро въезжает на стоянку у входа. Мне до сих пор странно, что Бунтаро существует не только за прилавком «Падающей звезды», но и где-то еще. Ненавижу зависеть. Я прожил последние девять лет, стараясь не зависеть ни от кого и ни от чего – будь то щедрость, милосердие, привязанность, сочувствие, деньги. А теперь все насмарку. Отпираю входную дверь:

– Привет!

– Извини, что опоздал. Сплошные пробки. Твоя лихорадка прошла?

– Превратилась в простуду.

– Так вот почему ты гундосишь, как попугай. Держи: здесь упаковка «Эбису-экспорт»^[130] – шесть банок, на крайний случай – и ужин из «Хокка-Хокка»^[131]. Ешь быстрее, а то остынет и на вкус станет как то, из чего его приготовили. – Он вручает мне сумку и снимает сандалии. – И сигареты. Я не знал, что ты куришь, так что купил «Пис».

– Спасибо… Извини, нет аппетита.

– Не важно. А курить все равно тянет?

– «Пис» – это отлично.

– А почему ты сидишь в темноте?

– Просто так.

По пути в гостиную я зажигаю свет.

– Ого! – Бунтаро смотрит на мой фингал. – Красота!

– А кто сейчас в «Падающей звезде»?

– Жена. А ты думал?

– Но ведь ей нельзя перенапрягаться. Ну, э-э, она же беременна.

– Хуже, чем беременна: она беременна, и ей скучно. Честно сказать, мы с утра немного повздорили. Она, понимаешь, устала оттого, что с ней обращаются как с китом-инвалидом, – если, мол, она посмотрит еще хоть одну дневную программу о том, как делать кукол из пластиковых бутылок, то купит пистолет. Да, если тебе интересно, она знает, что произошло. Но есть и хорошая новость: похоже, она – единственная, кто об этом знает.

– Что?!

– В новостях – ничего. В газетах – тоже.

– Не может быть.

Бунтаро пожимает плечами:

– Парень, ничего не было.

– Но ведь было!

– Нет, этого не было в новостях – значит не было.

– Ты мне веришь?

– Эй! Ты что, забыл, дурень? Я же всю ночь провел за баранкой.

– Значит, все: стрельба, взрывы…

– Все засекречено. Или, возможно, все замели до того, как полиция о чем-нибудь пронюхала. Якудза всегда убирает за собой все свое дерьмо, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение свои аппетиты. Благодари судьбу, парень. Нам одной заботой меньше.

– А как же управляющий патинко?

– Да мало ли что? Выпал из окна, когда полез менять перегоревшую лампочку.

Мы выходим в сад и курим на ступеньках. Сумерки растворяются в темноте. В пруду плещется карп. Я выключаю свет, чтобы не налетела мошкара. Лягушки квакают то тише, то громче.

– Скажи, деревенский житель, чем лягушки отличаются от жаб? – спрашивает Бунтаро.

– Жабы живут вечно. Лягушки прыгают под колеса.

– М-да, а ведь на твое обучение шли мои налоги.

– Бунтаро, тут вот еще что. Помнишь, я говорил про кошку…