Он потягивает вино, перекатывает его по языку, проводит рукой по волосам:
– Неужели, сынок? – Он наклоняется к разделяющему нас экрану.
Потрясающее разрешение! Я даже отшатываюсь от неожиданности.
– Значит, ты сейчас, должно быть, в университете. Где это ты – в кафетерии?
> я не стал подавать документы. нет ни денег, ни родителей, чтобы платить
Отец откидывается назад и ленивым жестом кладет руку на спинку дивана:
– Неужели, сынок? Какая жалость. Образование – прекрасная вещь. Так как же ты проводишь время?
> я рок-звезда
Его брови взлетают вверх.
– Правда, сынок? Рассказывай. Ты добился успеха, славы и богатства или ты просто один из миллионов, которые все еще ждут счастливого случая?
> и славы, и успеха. во всем мире
Он подмигивает и сверкает белозубой улыбкой:
– Я знаю, повстречать своего старика после стольких лет не очень-то просто, сын, но нет ничего лучше честности. Если ты такая звезда шоу-бизнеса, почему я ни разу не читал о тебе в журнале «Тайм»?
> я выступаю под псевдонимом, чтобы защитить свою частную жизнь
Он залпом выпивает остатки вина.
– Не то чтобы я тебе не верил, сын, но не назовешь ли ты свой псевдоним? Я хочу похвастаться своим знаменитым сыном перед приятелями – и перед управляющим банка!
> Джон Леннон
Отец хлопает себя по колену:
– Настоящего Джона Леннона застрелил Марк Чепмен в тысяча девятьсот восьмидесятом году, так что ты вешаешь мне лапшу на уши.
> может, сменим тему?
Он становится очень серьезным и отставляет бокал в сторону:
– Отцу с сыном пришло время поговорить по душам? Не надо бояться своих чувств. Скажи, что тебя тревожит?
> кто вы такой на самом деле?
– Твой отец, сынок!
> но как человек кто вы?
Отец снова наполняет бокал. Небеса плавятся от молний, цветущие ветки сливы царапают оконное стекло, пурпур на сером фоне превращается в черный на титаново-белом. Похоже, программе требуется время, чтобы реагировать на нестандартные или общие вопросы. Отец издает смешок и ставит ноги вместе:
– Сынок, это слишком большой вопрос. С чего, по-твоему, мне следует начать?
> что вы за человек?
Отец закидывает левую ступню на правое колено:
– Дай подумать. Я – японец, скоро мне исполнится пятьдесят лет. По профессии я актер. Хобби – подводное плавание с маской и хорошее вино. Но не бойся – все эти подробности обнаружатся, когда мы станем ближе друг другу, а я надеюсь, что ты снова придешь. Я хотел бы тебя кое-кому представить. Что скажешь?
> о’кей
Изображение на экране ползет вправо, мимо ведерка для вина. Какая-то женщина – лет сорока? – сидит на полу, курит, между затяжками напевая отрывки из «Norwegian Wood»[75]. На ней свободная мужская рубашка, стройные ноги обтянуты черными легинсами. Длинные волосы ниспадают до самой талии. Глаза у нее как у меня.
– Привет, Эйдзи. – В ее голосе звучит нежность; она рада меня видеть. – Догадываешься, кто я?
> белоснежка?
Она улыбается моему отцу и гасит сигарету:
– Вижу, у тебя отцовское чувство юмора. Я – твоя мать.
> дорогая мамочка, вы с папой не виделись уже семнадцать лет
Программа переваривает неожиданную информацию: гроза бодает окно. Мама закуривает новую сигарету:
– Ну, в прошлом у нас были кое-какие разногласия, это так. Но сейчас мы отлично ладим.
> значит, на свете больше не осталось простаков, из которых ты можешь вытягивать деньги?
– Мне больно это слышать, Эйдзи. – Моя виртуальная мать отворачивается и всхлипывает, до ужаса похоже на мою настоящую мать, с такой же сухой, скрытой дрожью в голосе.
Я набираю извинение, но отец опережает меня. Он говорит медленно, зловеще, будто трагический актер:
– Это дом, молодой человек, а не гостиница! Если ты не в состоянии держать себя в рамках приличия, ты знаешь, где находится дверь!
Ну и постаралась же программа, создавая мне виртуальных родителей! А они думают, что постаралась реальность, создавая им виртуального сына. Цветы сливы страдают от погоды, не соответствующей сезону.
– Эй! Подъем! Есть тут кто-нибудь? – орет какой-то посетитель кафе «Юпитер», заглушая шум виртуального ливня. – Детка, ты меня обсчитала!
Я отключаюсь и оборачиваюсь посмотреть, из-за чего сыр-бор. Трутень ростом с гризли, в замызганной рубашке, рычит на девушку с самой прекрасной шеей на свете – и когда она успела прийти? Она смотрит на него с удивлением, но спокойно. Ослица моет посуду, от греха подальше, а моя девушка изо всех сил старается быть вежливой с этим человекоподобным хряком.
– Вы дали мне банкноту в пять тысяч иен.
– Послушай, детка, я дал тебе банкноту в десять тысяч иен. Не пять! Десять!
– Господин, я абсолютно уверена…
Он буквально встает на дыбы:
– По-твоему, я вру?
– Нет, по-моему, вы ошибаетесь.
– Ты что, феминистка? Обсчитываешь, потому что фригидна?
Очередь тревожно шевелится, но все молчат.
– Я…
– Я дал тебе десять тысяч, ты, жертва аборта! Давай сдачу! Быстро.
Она открывает кассу:
– Здесь даже нет десятитысячной банкноты.
Хряк брызжет слюной и скалит клыки:
– Ага! Ты прикарманиваешь деньги из кассы!