Сомнамбула

– Господа, как же я мог забыть! Вчера направился в кабинет к Охчинскому, чтобы подписать эпикриз умерших, и тут у него из кабинета выходит господин. Кивнул мне… Я зашел, бумаги подписал и спрашиваю: кто у вас был? А Константин Владимирович отвечает: это наш коллега, ученик профессора Тихомирова, доктор Погорельский. Предупредил, что может явиться больной, который выдает себя за сыщика. Опасный и буйный, надо подготовиться.

– Успели разглядеть этого Погорельского? – спросил Ванзаров.

– Конечно… Среднего роста, довольно приятное лицо…

Ванзаров пошел к дверям зала и вернулся с Погорельским. Мессель Викентьевич остался и выглядывал, но подходить не решился.

Ванзаров подвел его к доктору.

– Господин Садальский, вам известен этот человек?

Доктор взглянул и вежливо кивнул незнакомцу.

– Не имею чести знать…

– Это доктор Погорельский, который приходил с предупреждением к вашему ординатору…

– Я? Приходил? К ординатору? – бурно возмутился Погорельский. – Что за ерунда? Я незнаком вовсе с ординатором! Какая глупость! Фантастично!

Садальский вынужден был окончательно и бесповоротно признать: этот Погорельский совсем не похож на того, что вчера приходил к Охчинскому.

Окончательно разобиженный Мессель Викентьевич покинул зал с гордо поднятой головой. С него было достаточно.

Пережив гипноз с распорками для век, Ванзаров ничего не забыл. Он помнил строжайшее запрещение допрашивать мадам Иртемьеву. Но, если обстоятельства сложились так, что он оказался пациентом больницы, почему не использовать шанс повидать Афину запросто, как товарища по несчастью. Он попросил Садальского отвести в палату, где ее держали. И тут доктор, путаясь и запинаясь, сообщил, что этой пациентки больше нет. Она не умерла, но никто не знает, куда делась и как покинула больницу. Вечером была в палате, а утром нашли открытое окно и пустую постель. Будто улетела. Охчинский приказал держать язык за зубами, но теперь все открылось. Вдобавок Садальский рассказал о странном исцелении мадам Иртемьевой после визита профессора Тихомирова. Сам он видел профессора только со спины, но Охчинский сопровождал его в палату. Кому бы еще такое позволил, как не дорогому учителю…

– Сугубо между нами, – продолжил Садальский, доверительно. – Профессор показал Охчинскому какую-то новую методу лечения, а наш уважаемый Константин Владимирович забыл эту методу начисто, забыл о его визите и был крайне удивлен, когда у Иртемьевой наступило резкое улучшение. Хотя должен был видеть это своими глазами. Вот такая история, господа.

– Благодарю, доктор, ваша помощь бесценна, – сказал Ванзаров. – Все подозрения с вас сняты.

Прощенный Садальский воспрял духом и готов был на любую услугу. Его попросили, и он принес из кабинета ординатора фотографический портрет Охчинского, который для чего-то понадобился чиновнику сыска, а затем отвел в приемную главного врача, где находился телефонный аппарат. Ванзаров телефонировал в отряд филеров и дал Курочкину срочные задания: направить филера к гостинице «Виктория», а самому ехать на Тележную улицу и доставить в сыск Почтового. Бывшего филера Курочкин вспомнил…

– Сильно опаздываем? – спросил Ванзаров, натягивая пальто.

Лебедев взглянул на часы.

– Порядочно… Торжество уже началась…

– Ничего, профессор Тихомиров будет рад гостям. Не пропадать же зря вашему наряду. – Во внутреннем кармане сюртука Ванзаров нашел то, что он там оставил: фотография Гузика и записная книжка Почтового оказались нетронуты.

72

Фонтанка, 10

Лекционный зал Соляного городка давно не видел такого аншлага. Научная общественность, репортеры газет и те, у кого не нашлось лучших развлечений воскресным днем, заняли ряды стульев. Сам виновник торжества сидел в центре стола, в окружении корзин цветов, статуй, ваз, бюстов и прочих подарков. Перед ним выросла стопка папок приветственных адресов от всевозможных научных обществ. Токарский уже выступил, выступил и Прибытков. Оба сидели в первом ряду, где были отведены места почетным гостям.

Ванзаров заметил их по затылкам. Вместе с Лебедевым он оказался у самого дальнего ряда, стоя в дверях, которые держали открытыми по причине духоты.

Председатель торжественного заседания, господин с профессорской бородкой, которого Ванзаров не знал, встал и объявил, что заключительное слово предоставляется многоуважаемому юбиляру – профессор прочтет небольшую лекцию о современной психиатрии. Зал буквально взорвался аплодисментами. Тихомиров не слишком уверенно встал, будто не понимал, чего от него хотят, улыбнулся и пошел к кафедре, установленной в левой части сцены специально для его лекции. Чтобы профессору было удобнее читать, кафедру освещала керосиновая лампа под зеленым абажуром.

Разложив листки, Тихомиров жестом попросил у зала тишины. Смолкли последние хлопки, кто-то кашлянул, и наступила тишина, какая бывает, когда зрители затаили дыхание, предвкушая зрелище.