Сегодня отвез после поправок в Гослит[81] статью о Булгакове – и имел беседу с Борисовой, которая редактирует книгу. Она благожелательна, но с обычным редакторским зудом, повелевающим править рукопись во что бы то ни стало.
От Борисовой поехал на собрание в Союз. Тяжелое вынес впечатление. Главный «бунтовщик» Свирский требовал слова на «две запретные темы».
Демичев говорил, округло поводя руками в белых манжетах, старался понравиться писателям – от заискивающего, «обаятельного» смешка до искусного перманента. О Солж., Залыгине говорил двусмысленно. «Надо писать на главную тему, чтобы меньше было в литературе двориков и домиков…» …
Позвонил и зашел в ред. Солженицын. Жаловался мне и Дементьеву на А.Т., что тот-де не помогает ему ни в чем: рассказы отверг, рукопись взять отказался, с квартирой не помог… Теперь он вынужден действовать сам – ходил к Алексееву просить квартиру, хотел напечатать рассказ о Куликовской битве вне «Нов. мира» – в «Огоньке» или «Лит. России». Зря он обижается, конечно, на замученного Трифоныча, хотя и понятно – сам затравлен до предела, мечется, ищет выхода. Он очень изменился, похудел, посуровел – тяжко смотреть.
Я говорил ему о том, что надо было бы посоветоваться, прежде чем давать статью против В.В. Виноградова в «Лит. газ». Он не возражал, но оправдывался тем, что после разрешения Демичева печатать – написал статью за одну ночь.
Дал читать три рассказа – о Кулик. поле, «Кисть руки» и еще один этюдик – женщина рвет газету со стены.
По моему совету Дементьев решил попробовать предложить рассказ в «Правду».
Ал. Трифоныч сердитый. Я его уговорил все же напечатать несколько стихотворений Фонякова, из тех, что прислал мне Залыгин.
Пришел Солж., рассказ его отвергли в «Правде» с бредовой формулировкой – «рассказ очень хорош, но у нас нельзя печатать, т. к. можно испортить отношения с Монголией».
Ал. Трифоныч страшно побранился с Солж. Тот крикнул ему: «Со мной так надзиратели не разговаривали!» Но потом оба утихли. Я старался успокоить Солж., сказал, что попробую пристроить рассказ в «Известиях». …[82]
С утра Трифоныч позвонил из Союза писателей по вертушке и через два часа был принят с Дементьевым у Демичева. Прием продолжался 2 1/2 часа – а мы, как всегда, ждали в редакции в некотором нервном напряжении. Потом они позвонили, назначили встречу в Столешниковом и зашли в «Будапешт».
Трифоныч в растерянности. Час их учили жить, Демичев явно думал, что они с другим вопросом. И только в середине беседы удалось навести речь на Кардина. Вручили ему верстку. Запугивал и увещевал. Говорил, что едва ли не один защищает журнал, что надо одуматься. Но информирован он очень плохо и тенденциозно, и Твардовский без труда отвел многие наветы. И все-таки разговор односторонний. О Солженицыне – очень плохо, и о какой-то его пьесе, которой мы не читали. Призывал присмотреться к сотрудникам и т. п.
Говорил, что не надо обольщаться тем, что пишут за рубежом, что это происки врагов и т. п.
«Не на чистом масле…» – как говорил Маршак.
…
Заходил Солженицын. Весел, бодр, говорил, что чувствует себя отлично, а настроение – по-разному. Закончил 1-ю часть «Ракового корпуса» и хочет принести читать в редакцию – к концу месяца. «Мое положение – самое хорошее, нечто вроде экстерриториальности. Как Тарле в свое время объявили буржуазным историком и больше не трогали». Но рядом с этим – и горечь, сказал, что его роман и пьесы распространяют для чтения и возбуждения ненависти. «Пьесы, попавшие туда случайно, я писал еще в лагере, в озлобленном настроении, после XX съезда многое переменилось. Я никогда не стал бы их печатать, а тут используют их, чтобы доказать мои якобы антипатриотические настроения».
О Твардовском сказал он не очень хорошо, якобы он заметил с ним различие взглядов, что тот будто бы говорил с ним, как всегда говорят редакторы. Это было тяжело мне слушать. Я пытался объяснить ему положение и позицию А.Т., насколько мог, хотел прогнать у него недобрые чувства. Сказал, что он зря писал письмо с обидами по поводу одного слова в «Захаре-Калите» – так придирчиво, никчемно это выглядело, и всех обидело, конечно. Он немного смутился. Я уговаривал его съездить к Александру Трифоновичу, который ревнив, как женщина, – и разрешить недоразумение с ним. …
А.Т. прочел статью и выразил полное одобрение. Надо заканчивать и печатать.
Говорил о «странной непотопляемости» нашего суденышка, борта которого в пробоинах, но оно не хочет тонуть, хотя, казалось бы, подбить его так просто. Он получил хорошее, теплое письмо от Солженицына, – и этим рад тоже. Солженицын присылает «Раковый корпус». …
А.Т. прочитал Солженицына и говорил, жмуря глаза от удовольствия: «Ну, что сказать… Это писатель…»