Соломка и Зверь

Казалось, время остановилось, сгустилось в желе, почти не двигаясь, но рано или поздно они пришли в дом, в его дом, и оказались в гостиной — без верхней одежды и обуви, но всё так же в обнимку. Гнат сидел в кресле, Соломка у него на руках, крепко обняв за шею и чувствуя, как под кожей горячим потоком пульсирует его кровь.

Ещё через время голова совсем прояснилась.

Соломка улыбнулась, широко, бездумно. Значит, ей ничего не привиделось?

— Похоже, ты мне не снишься.

— Уверен, что нет, — сказал над головой его голос.

— Я не помню, когда в последний раз мне было так спокойно, — вздохнула Соломка.

— Да.

— Гнат… ты разобрался со своей ненавистью? — собрав все силы и замерев, как суслик, ожидающий нападения, спросила Соломка, потому что нужно было спросить. Но как же страшно!

Он помолчал.

— Я сейчас совсем пустой внутри.

— Не понимаю…

— Сейчас так пусто внутри, будто… что-то тяжёлое вынули, вырезали скальпелем — и во мне теперь столько пустоты, как широкое поле — хоть танцуй, хоть засевай.

— Я что-то чувствую к тебе, Гнат.

Его руки, казалось, сжались ещё крепче.

— И не знаю, что с этим делать. Это чувство… оно слишком огромное, чтобы не замечать. Оно расползается, становиться всё больше… у меня не получается справиться с напором такой силы и…

— Не нужно ничего делать. Пусть оно будет. Пожалуйста. Я… Скажи, я тебе нужен?

Соломка даже подняла голову, заглядывая ему в лицо. Разве этот вопрос требует ответа? Но он сглотнул и повторил:

— Раз ты там, на арене, попросила о помощи именно меня, значит, я…

В его глазах впервые появилось нечто неожиданное — зыбкая неуверенность, что… Но неужели? Более твёрдого и упёртого человека Соломка в жизни не встречала! И не ожидала однажды выяснить, что ему не безразлично, о чём она думает, как его воспринимает.

— Я вышла на арену за тобой, — категорически сказала Соломка.

— Значит, я тебе нужен?

И снова растерянность…

— Разве ты не знаешь, что очень мне нужен? Это ведь так очевидно.

— Очевидно для кого? — он чему-то усмехнулся. — Нет, не знаю. Я убил твоего отца. Какой девушке захочется быть с убийцей?

— Не говори больше о прошлом. Моя соседка, Ванилия, она всё рассказала. О Ленсуазе. На твоём месте… я бы тоже захотела отомстить. Или нет — убрать угрозу, чтобы больше никто невинный не погиб. Я всё детство стыдилась, что у меня такой отец. И всё же… он отец. Поэтому проще оставить всё в прошлом, не заставлять меня выбирать сторону.

Его голова словно потяжелела, откидываясь на спинку, а глаза закрылись.

— Это был самый страшный вопрос в моей жизни. Если бы ответила иначе, посмеялась бы, ты… ты была бы его дочерью.

— Ты нужен мне настолько, что я поднялась на арену, хотя безумно боялась. В жизни бы не рискнула туда выйти, знала бы заранее. Но пожалуйста, хватит об отце. Я — не он.

— Я тоже что-то к тебе чувствую. Что-то важное.

Глубокий вздох.

— Давно?

Может, стоило помолчать, но не получалось. Соломка хотела знать всё.

— Давно? С того самого первого момента, — шепотом сказал он. — Когда я тебя увидел. И даже немного раньше. Когда впервые почувствовал твой запах.

— Запах отца?!

Он вздохнул ещё глубже, но не тяжело, а действительно, свободно:

— Да. Знаешь, что было самым сложным… там? В бункере, когда приходил твой отец?

Разговаривать об отце, бункере и вообще о событиях прошлого совершенно не хотелось, но нарывы нужно вскрывать сразу — иначе они портят жизнь годами.

— Нет, — ответила Соломка. — Расскажи.

— Он не сразу появился. К тому времени нас было тридцать пацанов, уже обработанных захватчиками до первого этапа перекидывания. Зубы лезли первыми и голову словно разрывало. К тому времени они ещё не сообразили заставлять организм вырабатывать гормон, перекрывающий боль и мы боялись опытов до паники. Каждый, кто входил в клетку, нёс боль и страх. А потом однажды вошёл он, Соринов. От него пахло… так вкусно, так по-домашнему, как будто он часть моей семьи, понимаешь? Но оказалось, он пришёл совсем не для того, чтобы меня спасти. А потом он делал… свою работу, продолжал опыты — и я, тогда мне было десять, я не мог понять — как… как это может быть — как запах родного человека совмещается с тем, что он с нами делает? Как человек, который пахнет домом, может делать со мной такое? Откуда этот обман? Это издевательство над самым святым? Это было просто неестественно, от этого становилось не просто печально — это словно наружу выворачивало. Предательство в чистом виде.

— Тебе сложно вспоминать?

— Да. Но и забывать нельзя.

— Я пахну как он, да? Тебе сложно с этим смириться? Прости.

Гнат повернул голову и улыбнулся.

— Смириться? Последние месяцы я мечтал о твоём запахе. И думал, что сильный, раз могу держаться подальше от тебя. Думал, это и есть сила. Так глупо. Но я хорошо усвоил, что человек с родным запахом меня всё равно оттолкнёт. А то и будет мучить, день за днём, смотря прямо в глаза и оставаясь невозмутимым. Вначале я пытался… угодить ему, пытался ему понравиться. Рассказать, что он мне как отец. Я даже назвал его однажды папа.