Солома

Диккон и Биргитта стояли с алебардами наготове. Забрав у Сильци арбалет, я передал ему тот, который только что зарядил. Он выстрелил как раз, когда я вставил левую ногу в стремя разряженного и отвёл назад взводной рычаг.

Нельзя сказать, что он промахнулся, однако выстрелил он не в скакуна, а во всадника, и на этом парне был стальной шишак. Я увидел, как болт, скользнув по касательной, высек искры над самым ухом, и как закрутился шлем, — но сам парень не упал.

Капитан пользуется двумя мечами: прямой в левой, чтобы колоть, а в правой — ятаган с заточкой на вогнутой стороне. Вложив в удар правой всю силу, он мог обтесать наковальню.

На этот раз он отрубил морду крайней лошади. Крови было больше, чем я когда-либо видел, а булькающий крик — громче, чем шум всего остального сражения. Всадник перелетел через подхвостник и сломал себе шею при ударе, хотя узнали мы об этом только после того, как всё утихло.

Биргитта упёрла пятку алебарды в землю и наступила на неё ногой, чтобы та не скользила. Остриё она направила прямо на лошадь в середине. Та шарахнулось, как они обычно и делают. Когда всадник сумел вернуть контроль, лучшее, что ему оставалось, это ускакать восвояси. Так он и поступил.

Если бы Диккон просто сделал так же, как и Биргитта, никакой проблемы не было бы. Вместо этого он рубанул алебардой, словно топором, и упустил момент, как и положено новичку. Клинок алебарды насажен на длинное древко и движется дольше, чем топор.

Сильци швырнул арбалет — без толку, и поднял руку — благодаря чему сабля всадника не снесла ему голову. Наверное, это было бы милосердней, но окажись я на его месте, пожалуй, поступил бы точно так же.

Врезавшись в нас, лошадь откинула Сильци в одну сторону, а меня в другую, однако перед этим я всадил всаднику под рёбра гвоздь из арбалета, который пытался зарядить. Я полетел жопой кверху, но седло, когда удалось взглянуть на него, опустело.

Теперь уже Капитан состроил гримасу, которая могла означать что угодно:

— Полагаю, ты прав, — пожал он плечами, зная, однако, что я прав. Слегка повернув голову, он добавил: — Диккон будет твоим заряжающим. Других изменений прямо сейчас делать не будем.

— Хорошо, — согласился я. Это снизит нашу скорострельность, но мальчишка неплохо справлялся со всем, что не требовало работы головой. Я могу поднатаскать его. — Вот только теперь нам не хватает алебарды.

— Я же сказал, пока оставим всё как есть! — отрезал Капитан, злясь на мои расспросы насчёт Сильци, и злясь насчёт самого Сильци.

Чёрт побери, я тоже был зол. Мы не были друзьями, что бы там Сильци ни говорил сейчас, но мы прошли множество трудностей вместе, и мы выбирались из них. До сего времени.

— Ты бы попал, верно? — Капитан снова понизил голос.

— Я бы не стал и пытаться! — воскликнул я. — Я бы завалил лошадь, большу́ю мишень. Если бы всадник, выпутавшись, решил встать снова, ну что ж, у меня был бы наготове ещё один болт. Мне не надо было ничего доказывать.

И это была горькая правда: Сильци хотел показать всем нам, что стреляет не хуже меня, что Капитан держит его в качестве стрелка не только по старой памяти. Теперь Сильци предстояло умереть, потому что он ошибался в обоих случаях.

Капитан снова скорчил кислую мину. Он посмотрел на восток и сказал:

— Начинайте собирать местных на верёвки. Ветер пока слабый, но, похоже, усилится. Я хочу, чтоб на каждой было по меньшей мере восемь человек.

— Мы можем привязать одну из верёвок к срубу колодца, — кивнул я. Я замерил количество шагов в прошлом месяце, когда мы перевезли воздушный шар в эту деревню, на двух запряжённых волами повозках Барона. — Это, считай, четверо. Но тебе придётся найти их самому. Как я уже сказал, у меня есть дело.

Капитан пристально посмотрел на меня.

— Знаешь, будет лучше, если ты просто уйдёшь, — сказал он. — Всякий бы так сделал.

— Может быть, — согласился я. — Но я повидаюсь с ней.

Он пожал плечами:

— Я тоже всегда так делал, — сказал он мне в спину. — Именно поэтому я знаю, что это плохая идея.

Вернувшись, я вошёл внутрь без лишнего шума. Тайг, сторожевой пёс, лежал на крыльце, но за последние три недели он успел меня запомнить; думаю, я даже нравился ему. Он не залаял и даже не поднял лохматой головы, однако половицы затряслись от быстрых, мягких ударов его хвоста.

Отец Джанель (точнее, Джанель и Пёрли) был Говорящим деревни, а это значило, что он разговаривал с Бароном, когда было о чём поговорить. Что, по большому счёту, значило сказать «Да, сэр», но титул всё равно что-то да значил.