Солнышко в березах

Танцы уже начались. Танцевали больше все девочки друг с другом или ребята из девятых. Тогда они казались мне такими взрослыми, что как-то не приходило на ум, что они тоже мальчишки — всего на год-два старше меня. Наверное, нигде не действует так жестокая возрастная иерархия, как в школе, и действует непоколебимо: любой замухрышка классом старше соответственно смотрит свысока на учащихся ниже — настоящая табель о рангах. Эту петровскую табель о рангах я любил, выписал себе в тетрадки, выучил наизусть, интересно было знать, кто там идет за кем, кто коллежский асессор, а кто действительный тайный советник и какой штатский чин соответствует какому военному или придворному. Когда проходили «Ревизора», мы поспорили с Гуссейном на авторучку, кто выше: титулярный советник или коллежский, — и я выспорил, да хмырь Гуссейн зажался, ручку не отдал. Табель о рангах… Люди, наверное, вообще не могут существовать без нее. И у нас в школе она сложилась потихоньку. Старшеклассники, отличники, члены какого-то нового учкома, который все время в докладах и на линейках упоминает Мариамна Вениаминовна. Она говорит «чълены учъкома». Отличников сфотографировали, вывесили на кумачовой доске возле учительской, правда, уже на другой день кто-то подрисовал Кузьмину чернильные усы, а Мосолову бородку-эспаньолку — не любят у нас отличников и чаще зовут «аристократами». Как-то укрепилось это не слишком подходящее к нашим устам греческое слово, наверное, потому что про «аристократов» проходили по древней истории в пятом классе. Отличники в большинстве дети солидных родителей. На исходе военных лет разница в положении была остро заметной, как «аристократ», так и получше одет — формы еще не было, — и лица у них у всех такие, что сразу видно: не знают они, сколько хлеба получают по иждивенческой карточке. Вон у Лисовского второй подбородок растет, Лис, конечно, не отличник, куда ему, лопух лопухом, а одет: костюм с иголочки, ботинки новые, даже рубашка новехонькая, с галстуком, и Лис — танцует! Вот диво! Лис — танцует! И Пермяк умеет. Вон, подходит хорьком, приглашает, зубки блестят, глаза колючие, страшные… Интересно, пойдет девчонка? Пошла. Еще улыбается. Удивительно… Непонятно… Сколько раз потом убеждался — женщины не отталкивают, не боятся (может быть, не то слово), не бракуют самых противных вздорных мужчин: хулиганов, драчунов, глупцов и пьянчужек, и развязнейших донжуанов, из которых так и прет наглостью, коньяком-портвейном и не то постоянной злобой, не то всесветным презрением — тех, кто вытаращив глаза, ломит по чужим ногам в трамвае, локтями пихается, не извиняясь, на возмущенный возглас не оборачивается, а если обернется, долго подло смотрит… Да что тут описывать, знаете вы этих мужчин и женщин таких знаете, которые их любят, все им прощают. Что тут срабатывает? Чувство ли, часто заменяющее разум, природный ли инстинкт тяготения к другому полу или, как было написано в истрепанном учебнике психологии — его я читал до странного ватного отупения, оцепенения, когда было мне лет одиннадцать, — всякие там характеры-темпераменты, флегматики-холерики, фрейдизм-бихевиоризм: «…У всех людей имеются естественные потребности в пище, в питье, в существе противоположного пола, в сне, в защите от холода и чрезмерной жары…» Цитата озадачила: «Ну, в сне, в питье, в пище — это даже очень понятно, а как это «в существе противоположного пола»?! Неужто такая — потребность? Мне всегда хотелось иметь близких друзей, вот как Юрка-китаец, даже как Ремка Емельянов, хоть с ним не столько дружили, сколько «отражались», у меня не было ни братьев, ни сестер, и я часто думал о брате, старшем, сильном, умном, кому можно было бы довериться, спросить, пожаловаться, кем можно было бы и пригрозить, как грозят «ребятами». Но ведь брат, видимо, совсем не то существо, которое имели в виду авторы психологии. Ведь там же ясно сказано противоположного. И это даже не сестра, ни старшая, ни младшая. В этом было нечто приятно трогающее, хоть я это постарался не понять. «Ха!! — думал вслух, болтая ногами. — Вот так потребность! Да я без девок век проживу — не охну… Потреб-ность!» Я, конечно, лгал сам себе, но мне было тогда одиннадцать. Учебнику психологии примерно вдвое больше.