Солнцеворот

Сагда остановила качели. Они с Никкиром долго смотрели друг другу в глаза. Странное было чувство. Такое простое и такое сильное. Чувство, что можно ему довериться, что он всё поймёт.

— Унтиди — ребёнок, — заявила Сагда. — И взрослеть она не желает. А придётся.

— А надо?

Никкир присел на корточки, сунул в рот травинку и задумчиво смотрел на Сагду. Та нахмурилась.

— Что за «надо»? Конечно! Как же иначе?

— Ну, вот мы с тобой повзрослели. Сидим тут, грустим. А она — веселится. А вечером один пёс в тот же барак, спать. Что нам с той взрослости?

Все взрослые слова-возражения куда-то разом подевались, и Сагда оглянуться не успела, как губы выпалили:

— Дурак!

— Это есть, — кивнул Никкир.

Сагда злилась. Никкир, казалось, никогда не выходил из себя. Всегда спокойный, рассудительный, и обидеть его невозможно. Оттого и стыдно сделалось.

— Извини, — буркнула Сагда.

— Да ладно тебе. Вот, хочешь леденец? Во флигельке откопал. Старинные, но вроде нормальные, я один слопал, мелкой дал.

«Ну чего ему от меня надо? — с тоской думала Сагда, принимая красный прозрачный комочек. — Зачем он тут, с этими разговорами и леденцами?».

Зачем-то Никкиру она была нужна, в чём Сагда и убедилась нынче же ночью, сгорая от страха и ненависти. Потому что перед этим произошло страшное и небывалое.

Они закончили приводить дворец в порядок. Во всяком случае, баронет сказал, что детей назавтра сюда не повезет. Работы на третий день было немного, и дети из рабочей силы превратились в головную боль. Носились повсюду, шалили, разбили тарелку. Одна девочка шлёпнулась в пруд и, хоть не утонула, но пищала так, что всех на уши поставила. На беду, ближе всех оказался всё тот же баронет, и ему пришлось, позабыв о своем высочайшем статусе, лезть в воду на глазах у сотни людей, спасать бестолковую малявку. Поставив её на берег, он торжественно поклялся, что, пока то в его власти, больше ни один ребенок не приблизится к дворцу на расстояние полёта стрелы.

Возвращались домой весело, с песнями и шутками, когда солнце ещё только клонилось к горизонту. Мёртвый город теперь выглядел живым. За последние дни в Кармаигс прибыло немало караванов, и многие дома оказались заняты. Причем, не только вампирами. Впервые за три года в домах жили люди. Правда, во дворах, как цепные псы, сидели мрачные баронеты — сторожили. Без смеха на эту чепуху смотреть не получалось, и дети хохотали, едва не падая с повозок. Взрослые вели себя сдержанней, только усмехались в сторону.

И всё же что-то тревожное ощущалось во всём этом. Сагда чувствовала, как натягивается невидимая нить. Ничто из того, что она видела, не делалось надолго. Всё носило на себе отпечаток временности. Вот-вот что-то сломается, порвется, и даже этот чудовищный в своей несуразности мир разлетится окровавленными осколками.

Во дворе крепости едва успели соскочить с повозок, как навстречу вышел вразвалочку почти не знакомый баронет. Он, кажется, служил в крепости, не то охранял там что-то, не то… Кто его знает, какой ерундой занимаются бесчинные вампиры. Может, он там в стену смотрит, наклонив голову, или воду из стакана в стакан переливает — мало ли важных дел.

— Дети, — сказал он. — За мной. Все, кто в школу ходит.

Он уже было развернулся, но, не почувствовав, что за ним готовы бежать, замешкался и добавил:

— Его величество король Эрлот желает вас видеть.

Сагда поймала взгляд Унтиди. Он стал, наконец, привычно жестким, колючим. Исчезла эта раболепная поволока, порожденная воспоминанием о беглой принцессе.

Никкир старался держаться рядом с Сагдой.

— Как думаешь, сразу убьют, или для начала выпорют?

Сагда не нашлась с ответом. Она вообще потеряла дар речи. Потому что вдруг сообразила, что впервые король требует к себе кого-то из людей. Что она сейчас посмотрит ему в глаза, и… О, Великая Река, что ему может прийти в голову?! Зачем самому королю стайка бесполезных детишек?

В панике Сагда повернулась к повозкам. Разве не должны взрослые беспокоиться? Конечно, сделать они ничего не смогут, но хоть пойти следом, хоть спросить…

Повозки опустели. Мужчины и женщины, устало переговариваясь, брели к баракам. Некоторые с любопытством смотрели на детей, которых будто стеной отделило от остальных. А ведь были здесь и их дети, дочери и сыновья, племянники и племянницы. Но никто не сказал и слова. Воля вампиров сделалась для людей законом.

— Зачем нас зовёт король? — выпалила Унтиди в спину баронета.

Тот, не сбавляя шаг, покосился на нее через плечо.

— Вот как зайдешь — так сразу и спросишь. А я, уж, прости, не удосужился.

Если дворец поражал холодной, вычурной красотой, то замок казался просто холодным. Никакой красотой здесь не пахло. Голые каменные полы и стены, громоздкая мебель, высокие потолки. Всё здесь давило, высасывало жизнь, и Сагда впервые с жалостью вспомнила Ареку. Как ей-то здесь живется? Она ведь человек, какой-никакой. А замок был вампирским жилищем, от и до.

Мысли Сагды тут же подтвердил Никкир: