Солнце встанет!

— И вы любили его, а он вас? — чуть слышно прошептала вопрос новобрачная.

— О, что касается его — этот зверь не мог полюбить, меня даже… Его сердце давно, — говорил он, — отдано кому-то. Но, тем не менее, он не погнушался взять меня, как вещь, потому что у меня красивое лицо и здоровое тело… А я любила его и без рассуждения кинулась ему на шею… Я… — и снова тяжелое рыданье огласило розовую комнату новобрачных.

Лика горько усмехнулась.

«Так вот он каков!.. В годы страданий он не изменился нисколько… Любя меня, Всеволод не стеснялся срывать цветы наслаждений мимоходом… А я верила ему… Верила, когда все его прошлое было полно жертв, подобных Анне!»

Обаятельный образ князя снова выплыл и встал пред Ликой с насмешливой улыбкой и сверкающим взором недобрых глаз.

И странно! Ни гнева, ни ненависти не ощутила в своем сердце Лика. Прежнее жгучее чувство влечения к нему, к этому безжалостному человеку заговорило в нем. Острая боль захватила Лику. Ее душило почти физически мучительно-нестерпимым порывом любви, отчаяния, муки.

Анна совершенно иначе истолковала этот порыв.

— Вы презираете меня! Вы не хотите простить меня, Лидия Валентиновна! Я, грязная, безнравственная девушка, не смела подходить к вам чистой, незапятнанной, прекрасной… Я уйду, сейчас уйду, Лидия Валентиновна, и постараюсь никогда, никогда больше не показываться вам на глаза! — и, быстро вскочив на ноги, она кинулась к двери.

Лика преградила ей дорогу. Эта чужая и далеко несимпатичная девушка стала вдруг близкой и родной ее сердцу.

«Сестры по несчастью!» — мысленно произнесла Лика, и вдруг ей показалось, что Анна Бобрукова олицетворяет собою живое звено, соединяющее ее с князем, последнее звено ее с ним. Она быстро взяла ее полные, сильные руки своими хрупкими, нежными; пальцами и заговорила, задыхаясь:

— Нет, нет… Не то вы говорите! Вы не поняли меня. Ты не поняла меня, Анна… Ты должна остаться со мною… Мы должны быть неразлучны отныне… Со мною тебе будет легче… Ты, как сестра моя, будешь, хочешь?

— Хочу ли я? И она еще спрашивает, этот Божий ангел. Чистая! Святая! — прошептала глубоко потрясенная Бобрукова.

— Нет, нет… Не смей называть меня так… я не лучше тебя! Я хуже… Оставим это!.. Ты жалка и дорога мне… Останься со мною! будь моей помощницей в близком деле! Помоги мне, Анна, милая сестра моя! — в экстазе шептала Лика.

— Лидия Валентиновна! Лидия! — прошептала Бобрукова и крепко обняла новобрачную. — Вы несчастны?!

Шаги Силы прервали эту сцену.

Анна наскоро поцеловала руку Лики и тенью выскользнула из комнаты.

Анне ушла. Но призрак князя не ушел вместе с ней. Он стоял, как живой, пред Ликой, стоял, тихо мерцая своими странными глазами.

Галлюцинация была настолько сильна, что Лика протянула руки, отталкивая странное видение.

Сила появился на пороге как раз в эту минуту. Он успел переменить фрак на обычную вышитую рубашку-косоворотку. Его мощная грудь ходуном ходила под ее шелковой тканью.

Лика бросилась к нему и спрятала голову на этой сильной груди, как бы ища защиты.

— Сила! Сила! — шептали ее губы, — любите меня, берегите меня… Защитите меня от себя самой, Сила!

Последние слова пропали, так они были беззвучны. Но зато первые были хорошо услышаны Силою.

— Раб ваш! Располагайте мною! — прошептал он, прижимая к груди золотистую головку.

И вдруг легкий крик вырвался из груди Лики. За плечами мужа она увидела другую фигуру, стройную, смелую. Глаза князя Гарина блеснули пред ней.

Лика зажмурилась, спрятала лицо у сердца Силы, обвилась руками вокруг его шеи, и, вся олицетворение муки, отчаяния и горя, прошептала:

— Твоя! Твоя! И ничья больше!

Строганов нежно, почти с благоговением поднял ее на руки и прижал к груди.

XXI

Ветер бушевал, насвистывая в трубы. Мороз с метелью и вьюгой грозил постоянными заносами. Было около восьми вечера, а казалось, что беспросветная, мглистая ночь окутала окрестности. Лика сидела у камина, зябко кутаясь в платок, с целым ворохом газет на коленах. Ее лицо, бледное и худенькое и прежде, теперь похудело и осунулось еще больше. Лишь огромные глаза стали еще красивее, еще лучше. Они одни жили в этом лице, принявшем отпечаток какой-то неземной скорби. В первую же брачную ночь Лика поняла одно: она не любила Силы, не любила тою нежною, самоотверженной женскою любовью жены, которая заменяет порою самое страсть и влюбленность. Поняла она и то, что князю Всеволоду принадлежит она каждым атомом, каждым фибром своего естества. До тех пор, пока Сила был для нее милым братом, живым воплощением ее заветных идей, она не ощущала боли в сердце, той мучительной боли любви, которую насильно вонзил в ее душу Гарин. Но с первой же супружеской лаской мужа молодая Строганова поняла весь ужас своего положения. Любя одного, она должна была принадлежать другому и, в довершении всего, должна была скрывать это от Силы, которого могло убить подобное отношение к нему.

И Лика скрывала и таяла на глазах мужа с каждым днем, с каждым часом.