Солнце в крови. Том второй

— Скажи им, чтобы меня пропустили! Я Большой Бени! Городиш был моим командиром в Шестидневную войну! Я обязан выступить над могилой! Я должен сообщить всему миру о том, что Шамир и Перес отравили Городиша цианистым калием!

Генерал машет рукой и уходит…

* * *

Городиш считался превосходным офицером. Надежным, исполнительным, испытанным в боях. Он не был стратегом, как Таль, блеск легенды не озарял его, как Даяна, он не шел непроторенными путями, как Шарон. Но бывали и у Городиша озарения, обеспечившие ему законное место в пантеоне израильской славы. Это он ввел в израильских бронетанковых войсках принцип: «Командир руководит боем из открытого танкового люка».

Храбрость его граничила с безрассудством. Он считался фанатичным апологетом субординации и дисциплины, но был справедлив и, наказывая своих подчиненных за провинности, не делал никакой разницы между офицерами и солдатами. Офицеры во вверенном ему «хозяйстве» не пользовались привилегиями. Скорее, наоборот. Поэтому солдаты Городиша любили, несмотря на то, что служить под его командованием было нелегко.

Шестидневная война стала его звездным часом. Десять египетских моторизованных бригад разбила бронетанковая дивизия Таля, и большая часть из них была раздавлена гусеницами танков Городиша. Седьмая бронетанковая бригада, которой он командовал, наголову разбила противника под Эль-Аришем и Рафияхом и первой прорвалась к Суэцкому каналу.

«Солдаты, — писал тогда Городиш в приказе по бригаде, — вы взглянули в лицо смерти, и она опустила глаза…»

37-летнего полковника сравнивали с американским генералом Паттоном и даже с Иехудой Маккавеем. Его называли «секретным оружием Израиля». Мы ведь ни в чем не знаем меры! Сначала бессовестно захваливаем, потом бесстыдно казним…

Сам Даян прикрепил к гимнастерке Городиша Знак отличия за доблесть и, поцеловав его, сказал: «С такими офицерами, как ты, мы непобедимы».

И до рокового октября 1973 года карьера Городиша шла по накатанным рельсам. За два месяца до Войны Судного дня Городищу присваивают звание генерал-майора и назначают командующим Южным военным округом вместо ушедшего в запас Шарона.

Тогда и произошел эпизод, который Городиш не раз вспоминал потом.

Новый командующий округом отправился в инспекционную поездку к Суэцкому каналу. Вдруг из-за песчаного бархана к джипу рванулись трое египетских парашютистов и вскинули автоматы…

Городиш не любил «узи». Его личным оружием был крупнокалиберный «томми», как собачонка лежавший сейчас у ног хозяина. С опозданием увидел врагов и пулеметчик командующего. Надежды не было. Но в самую последнюю секунду сидевший рядом с Городищем лейтенант Цвика Ледерман издал радостный вопль и замахал руками, приветствуя египтян, как близких друзей, внезапно появившихся после долгой разлуки. Изумленные парашютисты на мгновенье застыли. Этого было достаточно. И пулемет, и «томми» Городиша заговорили одновременно…

Городиш жалел потом, что этот эпизод не закончился иначе. Погибни он тогда, не пришлось бы ему до самого дна испить чашу горечи…

У каждого человека есть свой потолок. Городиш мог командовать батальоном, полком, бригадой. Дивизией, наконец. Но не фронтом.

На Городиша можно было положиться, но лишь до тех пор, пока чужая воля указывала ему путь. Он не обладал аналитическим складом ума. Не был мастером стратегических построений, не имел чутья, позволяющего на месте схватывать суть сражения и делать единственно верный вывод, не мог маневрировать крупными воинскими соединениями, передвигая их, как шахматные фигуры, заставляя выполнять внезапный, не предусмотренный противником замысел. Он мог руководить боем из люка танка, но не из командного бункера.

Дело даже не в том, что Городищ, принявший командование Южным военным округом за два месяца до войны, не мог за столь короткий срок изменить стратегические планы генштаба, разрабатывавшиеся годами. Вопиющая несправедливость выводов комиссии Аграната, возложившей на него ответственность за просчеты первого периода войны, заключается в игнорировании элементарного факта: Городиш фактически не командовал Южным фронтом. Сидевший глубоко под землей в бетонированном командном бункере, он не оказал почти никакого влияния на ход событий. Уже 8-го октября, сразу же после неудачного наступления Брена, командование принял на себя Хаим Бар-Лев, присланный Голдой и Данном.

Городиш оказался не у дел. С ним никто не считался. От него отмахивались, как от назойливой мухи. Он пробовал приказывать Шарону, равному ему по чину, своему бывшему командиру. Но Арик — это ведь кот, гуляющий по крышам сам по себе.

7-го октября, в разгар неудачного израильского наступления на позиции Второй египетской армии, Гонен связался с Шароном и приказал ему послать часть сил на помощь застрявшему Брену. Шарон отказался. Произошел следующий диалог:

— Арик, это приказ.

— Приказ — идиотский, Шмуэль. Изложи его на бумаге.

— Хорошо, я напишу.

— Когда напишешь, засунь его знаешь куда?

Виноват не Городиш. Виноваты те, кто взвалили на его плечи непосильное бремя.