Солнце в крови. Том второй

Интифада началась неожиданно для всех нас, хотя ее зловещие, не сулящие ничего доброго признаки уже давно маячили на горизонте. Вспышка интифады застала меня на посту командующего дислоцированными в Газе войсками. В первые же дни я понял, что беспорядки эти крутого замеса и обычными мерами с ними не справиться. Но ответственность за планирование оперативных действий с меня сразу же была снята и передана бригадному генералу Яакову Ору. Командующий округом принял это решение исходя из того, что я лично руководил своими людьми, пытавшимися «гасить пожар». Я выходил из дому на рассвете и возвращался поздно ночью. «Должен же быть хозяин у тебя в штабе», — сказал мне Ицик Мордехай и назначил Яакова Ора.

Бригадный генерал даже не обосновался в Газе, а предпочел остаться в своем штабе, изредка приезжая ко мне с директивами — расплывчатыми, непонятными и невыполнимыми. «Я — генерал, — сказал мне Ор, — и вижу все издалека. Мое дело отдавать приказы. А выполнять их будешь ты». Ор считал вспыхнувшие волнения явлением незначительным и преходящим. Командующий округом быстро понял всю несостоятельность Ора как стратега, отстранил его и все взял в свои руки.

Я солдат и понимаю язык военных приказов. Мне отдается приказ с четко определенным оперативным заданием, и я его выполняю, не рассуждая и не задавая лишних вопросов. Мордехай, как и Ор, отдавал не приказы, а общие директивы, которые можно было интерпретировать по-разному. Приказ — это воля командира, воплощающаяся в действие. Директива — это желание командира уйти от ответственности.

Интифада, как известно, началась с автодорожной катастрофы. Израильский грузовик врезался в арабскую машину. Четверо жителей Газы погибли. Командующему округом было доложено об этом по обычным каналам, но Мордехай утверждал, что он донесения не получил. Потом бытовала версия, что если бы Мордехаю вовремя доложили, то он принял бы превентивные меры и инцидент не имел бы столь трагических последствий.

Чушь все это.

Во-первых, генералу доложили, а во-вторых, ничего уже нельзя было сделать, ибо давление в котле Газы достигло критической точки.

На следующий день — началось. Тысячи арабов вышли на улицы.

Запылали покрышки. Полетели камни. Взвод лейтенанта Офера попал в тяжелое положение. Разъяренная масса людей атаковала его в узких переулках Газы. На этот раз арабы были готовы не только к убийству, но и к смерти… Спасая своих людей, Офер открыл огонь. Один из нападавших был убит. Шестнадцать ранены. Примчался Мордехай. «Что? Где? Почему?» Началось расследование. Офера понизили в должности.

Тем временем в Хан-Юнесе арабы соорудили баррикады. Я бросил туда отборную часть, и на какое-то время порядок был восстановлен. Но какой ценой! Удушливый черный дым саваном накрыл Хан-Юнес. В него нельзя было войти без противогаза. В тот же день я сказал на совещании у генерала: «Это не беспорядки. Это гражданское восстание».

Мордехай лишь поморщился. А потом пошло-поехало. Мордехай вошел во вкус и двигал войска, как шахматные фигурки. Он вылетал на своем вертолете на каждый сигнал тревоги и лично руководил подавлением беспорядков по принципу: «Я их раздавлю». Но поток уже хлынул из всех щелей, и разве мог прикрыть его Мордехай своими двумя руками?

Я, еще не попавший в опалу, но уже отстраненный от командования, находился рядом с ним в роли наблюдателя. «Ицик, — сказал я ему, — это восстание. Мелкими ударами нам не справиться. Необходимо герметически закрыть весь район». Он посмотрел на меня с явным неодобрением и остро спросил: «Думаешь, ты один такой умный? Увидишь, как они у меня попляшут…»

В Дир-аль-Балахе Мордехай приказал открыть огонь, невзирая на то, что среди демонстрантов были женщины и дети. Итог: пятеро убитых, десятки раненых. Прибыл начальник генштаба. Резко спросил: — Ты что здесь устраиваешь?

— Ты обращаешься не по адресу, — ответил я. — Моим полком командует Мордехай. С него и спрашивай.

* * *

Когда армия сталкивается с плотными массами гражданского населения, она их рассеивает, не прибегая к крайним мерам. Мы так и поступали. Но через час или через день они вновь собирались, и все начиналось сначала. Это была какая-то дурная бесконечность, и чувство беспомощности постепенно овладевало нами. Тогда и стали солдаты прибегать к физическим методам воздействия. Иными словами, бить смертным боем.

Инициатива, исходившая снизу, была молчаливо одобрена сверху, и со временем превратилась в норму.

Нет, это не было похоже на схватку, когда — глаза в глаза. Солдат против бунтовщика. Солдаты с палками гонялись за ними. И когда догоняли, то били кого попало и по чему придется. Тут уж было не до презумпции невиновности. Попался — получай. Они прятались, как тараканы. Но мы находили их всюду. Даже в их собственных постелях. Эти методы ни для кого не были секретом. Они бунтовали еще до интифады, а мы их уже тогда били. Да и что нам оставалось делать, если только это на них и действовало? Командиры в устных директивах отмечали эффективность подобной меры.