Солнце в кармане

Выслушал его профессор. И хоть и не сказал ему Колобов, какая их в действительности ждёт "свобода", понял, кажется, всё. Потер лишь виски и, чуть подумав, сказал Егорию.

— Молодой человек, что я вам посоветую…Скажитесь больным. Нет, заболейте. И так, что бы по-настоящему. Искупайтесь в ручье холодном. Простыньте. И лечитесь. И немного переусердствуйте с лекарством. За запои Советская власть может и наказует, но не расстреливает. А я сам переговорю с вашим товарищем. Вы только вызовите меня и уйдите.

— Вы собираетесь отказаться сами?

— Нет, я соглашусь. Этого хотят мои товарищи. Я был так не осмотрителен, что подал им надежду. После той, ну вы помните, встрече с Теслой…

— А как вы выйдете из лагеря?

— Молодой человек, вам этого лучше не знать. Признаюсь… Хоть это может быть глупо… У нас уже всё готово для побега. Но, теперь, думаю, от нас не отстанут. Не отстанут никогда и ни за что. Так что думаю надо соглашаться с вашим, так сказать, "другом". Судьба значит, такая. А вы, если выживете — дай Бог! Вы хороший и чуткий человек, только молодой. Вы мне нарвитесь, и Николе приглянулись, помню… Вы дальше не очень доверяйте своему "другу".

Егорий ушел от него. Задумчивого зека в новеньком бушлате чертящего что-то прутиком на песке. Егорий, направился на хутор Фальшивого Деда, утверждаясь духом, уверяя себя, что иначе нельзя.

Деда он нашел у сарая точащего плуг. Поздоровавшись, без заминок, сказал ему, что б не доверял Мише фельдъегерю. Что втянет он деда, а с ним и его семейство, в очень неприятную историю с возможным побегом некоторых заключённых и посадкой на поле деда вражеского аэроплана. На что дед фыркнул и посоветовал ему незаморачиваться на сказках. Еще сказал дед, что во всём "в курсях", и промашек не будет. И еще посоветовал Егорию топать обратно, до своего загона и передать привет Маслову.

Тут Егорий почувствовал себя маленьким ребенком, мешающимся в делах взрослых. Потоптался на месте, пунцовея от стыда. И что б переломить свою неловкость ломанулся в кладовую. Где отпихнув дедовского кума — приживальщика, в наглую, без спроса ревизовал аж две четвертные бутыли самогона. И пошел со двора. Дед ничего не сказал, только хмыкнул в бороду.

Егорий не стал купаться. Егорий не стал простывать. Сведя друг с другом профессора и фельдъегеря комроты просто запил. Пил, спал, просыпался и снова пил. Опять проваливался в сон, а только открыв один глаз, тут же вливал в себя самогонной мути. Его уже тошнило от одного только вида самогона, но он упорно впихивал, заглатывал рвущийся наружу алкоголь.

Заходили подчиненные, пытались что-то доложить. Вбегали вестовые и посыльные, тормошили, он отпихивался и ругался матом. Вбегали разъяренные начальники, орали и крушили нехитрую мебель. Егорий поворачивался на другой бок и принимался храпеть. Его уже принимались скидывать с кровати и поливать водой. Бесполезно. Он, мокрый, упорно взбирался обратно на кровать и сворачивался калачиком.

Позже он узнал, что произошел побег. Что группа заключённых пошла через болото и след их потерялся. Что на поле Фальшивого деда был обнаружен самолёт без опознавательных знаков, а рядом с ним тело убитого летчика. Что деду объявили благодарность, наградили грамотой и красными сапогами, правда, после двухмесячных мытарств в подвале областного НКВД.

А много позже, после того как отмотал срок за своё положенное, якобы никак не связанное с тем таёжным делом, и уже после войны на которую он попал сразу из лагеря, он встретил бывшего фельдъегеря. Из разговоров с Мишей, вернее, уже с Михаилом Фёдоровичем, он и узнал о последних мгновениях жизни хорошего человека — профессора Маслова.

Шли они через болото гуськом. Болотная жижа временами хлюпала повыше сапог. Шли по зарубкам, по вешкам, оставленным Фальшивым Дедом.

Вдруг, Маслов сошел с тропы и сделал несколько быстрых шагов в сторону. Пока грязь не захлестнула его повыше ширинки на штанах. Тут он остановился и обернулся к товарищам. Лицо его было решительным и радостным, как бы немного блаженным. На недоуменные крики его ученых соратников и яростное шипение Миши, Маслов пожал плечами, виновато улыбнулся и сказал: "Прощайте, товарищи. Не могу по-другому…". И, повернувшись, пошел дальше, вглубь.

Миша, не помня себя, рванулся вслед за ним, но тщетно. Профессор быстро стал погружаться, и слышали все, прежде чем хлипнула прощально жадная болотная пасть, удивлённое Масловское: "Господи…".

Позже говорили меж собой ошеломленные его друзья учёные, что, в принципе, он был скорее агностиком, чем верующим. Но это потом. А пока сам Миша стал потихоньку тонуть, потихоньку затягивала его вязкая пропасть.

Ученая братия суетилась, подпрыгивала, протягивала слеги, но не дотягивались они. И тут бы был конец молодой Мишанькиной жизни, если бы не появился на тропе, словно леший из неоткуда Серафим Савельевич. Так, по имени отчеству отныне только и называл Миша Фальшивого Деда. При этом почему-то дергалось его плечо и подбородок.