Лия снова писала ему. Борис по-прежнему не отвечал. И сестра отступилась. Постаралась его тоже вычеркнуть из сердца. Как научилась вычеркивать все саднящее, неприятное, болезненное.
Поговорить решили без посторонних ушей.
Борей отменил все процедуры после шести и предупредил, что не придет на ужин. Лия в начале седьмого встретилась с ним у проходной.
Самокат остался на велопарковке. Санаторий в самом центре, навстречу пациенты после вечернего водопоя бредут, здороваются с медсестрой, сверлят любопытными взглядами. Борис усмехнулся:
— Нас принимают за пару.
— Какое это имеет значение!
Никак ей не верилось, что брат вернулся, да еще в образе прекрасного принца. Лия медик и знала: те, кто колется, почти никогда не выбираются из болота. Да и какие шансы, если в восемнадцать лет у тебя уже второй срок, да еще на строгом режиме? Но Борис совсем не выглядел уголовником. Цвет лица прекрасный. Ногти отполированы, ботинки с логотипом, где мужик на лошади (старшее поколение объяснило — бренд дорогой). Галантный, клевый, и голос ему будто специально ставили, как артисту.
— Ты почему имя поменял? — потребовала ответа Лия.
— Да просто прикалываюсь, — усмехнулся он. — Борисов много, а Борей — один.
Едва выбрались из курортной толпы, сестра жадно спросила:
— Как ты сумел?
Отец бы мигом пригвоздил, что не умеет формулировать. Но единокровный брат понял:
— Ты считала, я давно спился? Скололся? Сдох под забором?
— Ну… или каким-нибудь вором в законе стал.
— Может, я он и есть, — усмехнулся Борей.
— Врешь. Я бандитов с ходу вычисляю.
— Ты еще и психолог, «солнышко»? — ее прозвище он произнес с насмешкой. — Но ладно, угадала. С криминалом дел не имею.
— Говорят, оттуда не вырваться.
— Можешь смеяться, но на меня просветление снизошло. В двадцать лет. Я тогда второй срок мотал, от ломок мучился, от бессмысленности жизни. И решил покончить со всем. Но прежде чем вешаться, захотел посмотреть, как на зоне хоронят. И увидел, как. В ящике из гнилых досок. Без отпевания, без прощаний. Вместо имени на могиле табличка с номером. Ни человека, ни памяти о нем. Такая вдруг злость разобрала. Что ж я за идиот — по течению плыть? Тем более не сам путь выбирал — отец в болото столкнул. Ну и решил, ему назло, выползать. В честную, — он подмигнул, — жизнь.
— Честные в двухкомнатных люксах редко живут, — парировала она.
— Да уж, санаторий у тебя дорогой. Пришлось кредит брать. Один миллион наличными в день обращения.
— С ума сошел?
— Люблю в глаза пыль пускать.
Лия сама слегка запуталась в кредитах, но как можно последнее на номер люкс тратить, когда у них и «стандарты» вполне приличные?
Спросила:
— А чем вообще занимаешься? Бизнес?
— Ну, типа. Проги пишу. Приложения делаю. Скажи лучше, как ты, сестренка? Всем улыбаешься, помогаешь. Это я выяснил. А тоску как снимаешь? Коньячок в одиночку? Селфхарм? Или, может, с руферами гуляешь? У вас тут заброшек много.
Да. Сколько лет прошло, а Борька ее по-прежнему насквозь видит.
Хихикнула:
— Да, ты прав. Солнышком я для самозащиты стала.
— «Плачет ночами та, кто идет по жизни смеясь», — подхватил он.
— Песню слышала. Но это не про меня. Когда совсем хреново, я не плачу, а скупаю всякую дрянь.
— Дурь?
— Ты все о своем. Нет. Именно что бесполезную дрянь. В интернет-магазинах. Ночью лежу, лежу, уснуть не могу. И начинаю время убивать. Вроде просто посмотреть захожу. Но сравню, отзывы почитаю. И обязательно что-то себе куплю. Сегодня вот должны шапочку с шарфом привезти. Ножеточку. И настойку восковой моли.
— О боже. Моль-то тебе зачем?
— Народ хвалит: для иммунитета хорошо. В сезон простуд.
— Да, Лийка. Мы с тобой, похоже, два моральных урода, — лицо закаменело, взгляд стал злым.
Она не считала себя ущербной. Но вытравить из памяти, как поступил с ними обоими отец, нелегко, тут Борей прав.
Впрочем, и брат хорош. Мог бы, раз начал
— Ты почему не отвечал мне? Я тебе столько писем отправила.
— Из тюрьмы не хотел. А когда вышел, тем более.
— Почему?
— Не люблю выглядеть жалким. Ждал, пока смогу на коне явиться. Как сейчас.
— Ты дурак. Мне было так тяжело одной.
Борька (какой он там
— Скажи папуле спасибо. Всю жизнь нам обоим сломал.
В носу защипало. Прошептала:
— Ну вот зачем? Зачем ты напоминаешь? Я так старалась: вычеркнуть. Забыть.
— Скажи еще, что простила его.
— Как я могу? После того, что он сделал с тобой?!
— Ну, он и с тобой тоже не очень по-родственному поступил.
Лия поморщилась. Спасибо, конечно, что не колония для малолетних, но пять лет в школе-интернате, куда отправил ее отец, оказались далеко не сахаром.
— Ты с ним общаешься? — спросил он мимоходом.
— Нет.
— А он на связь не пытался выйти?
— Пытался. Когда я уже здесь жила. Я симку поменяла и все профили в соцсетях удалила. Отстал.
— Ты хочешь его окончательно раздавить?
— Я вычеркнула его из жизни. Разве этого мало?
— Полагаю, что папа наш заслужил много большего. Я ведь глаз с него не свожу.
— Зачем?