Солнце против правил

Следователи разговаривали почти дружелюбно. День примерно на третий дали понять: преступление не тяжкое, с потерпевшим можно примириться, возместить моральный ущерб и дело отправить в архив. Но, ясное дело, не бесплатно.

На отца Борьке плевать, а перед матерью дико было стыдно. И понимал, конечно, что деньги — из беды его вытаскивать — ей придется доставать, папаня ни копейки не даст.

Когда пришла к нему на свидание, плакал, клялся:

— Мам! На работу пойду! Все тебе возмещу!

А она смотрела жалостливо, вздыхала:

— Какой ты у меня еще дурачок маленький…

После Рождества следователь сказал:

— Все на мази. В понедельник домой пойдешь.

Хохотнул, добавил:

— Знатные у тебя получились каникулы.

Но Борька особо не печалился, что праздники за решеткой провел. Люди вокруг оказались очень даже неплохие, опыт интересный. Даже кое с кем подружился. Собирался на зоне новых знакомых поддерживать — если говорить правильно, то «подогревать».

Но в понедельник его не отпустили. Как не выпустили и во вторник. А в среду следователь вызвал и велел мужаться:

— Беда у тебя в семье. Мама умерла.

* * *

У Лии в воспоминаниях эти десять дней зимних каникул — самые страшные в жизни. Мама постоянно плакала. Отец ходил с видом независимым, непреклонным. Несколько раз девочка подслушивала, как мама просила его найти деньги. Десять тысяч долларов. Ее одноклассница хвасталась, что у них только машина стоит пятьдесят.

Но отец отвечал одно:

— Никогда и ни за что.

Тогда мама начала уходить из дома. Возвращалась, приносила какие-то распечатанные листы.

— Что это? — спрашивала девочка.

— Кредит пытаюсь взять. Но мне не дают. Никогда на работала. А квартиру заложить нельзя — потому что дети прописаны.

— Давай я попрошу эти десять тысяч! У кого-нибудь из друзей!

— Кто ж тебе даст, — безнадежно вздыхала мама.

Но Лия попробовала — поговорить с родителями своей лучшей подружки. Получила вместо денег строгий наказ: в гости больше не приходить. Никогда.

Десятого января мама с утра снова ходила в банк и вернулась грустная. Но потом прилегла отдохнуть, а когда вышла из спальни, Лия заметила: у мамочки лицо свеженькое, глаза подрисованы, губы накрашены. Хотя прежде никогда, даже на Новый год, косметикой не пользовалась. Еще и вместо обычных брюк бесформенных надела платье — свое единственное.

— Ты куда? — потребовала дочь.

— На собеседование. — Торопливо отозвалась. — Хочу на работу попробовать устроиться.

Лия хотела спросить маму, где она может работать, если закончила только один курс института, и зачем для собеседования макияж. Но увидела в ее глазах столько решимости и горя, что даже маленьким своим еще сердчишком поняла: лучше рану не бередить. Поцеловала мамочку, шепнула:

— Я тебя очень люблю.

— И я тебя люблю, милая.

Отец пару дней назад отбыл в деревню — напоследок устроил страшный скандал, что жена отказалась с ним ехать. Лию, к счастью, не взял:

— Как я там с ней один справлюсь?

Мама сказала:

— Собеседование — это долго, я могу прийти поздно. Пожалуйста, веди себя хорошо.

Лия, чтобы хоть чем-то ее порадовать, немедленно кинулась в квартире убирать. Тряпка, пылесос, полы. Потом взялась картину для мамы рисовать — еще час. Дальше книжку читала. За окном давно стемнело, а мамы все нет.

И только в десять вечера в дверь позвонили. На пороге — опять милиционеры, но Лия их не испугалась.

Те переглянулись:

— Девочка, ты одна? Где родители?

— Папа уехал в деревню. Мама пошла на собеседование. А Боря, — сглотнула, — Боря пока в тюрьме, но он скоро вернется.

— Отцу как можно позвонить?

— Никак. Телефона в деревне нет.

— У тебя есть еще родственники?

— Нет. Но вы подождите. Мама сейчас придет.

— Видишь ли в чем дело… — пробормотал пожилой милиционер, — боюсь, что с мамой твоей случилась беда.

А дальше у Лии что-то вроде как с головой произошло. Помнила очень смутно: свой плач, перешедший в истерику, потом врачей, больницу.

Она не могла поверить, что мама умерла, — сколько ей ни пытались всунуть горькую пилюлю.

Но через три месяца щадящей детской психотерапии признать все-таки пришлось: не только мамы нет. Еще и Борьке помочь больше некому. Потому что отец своего принципиального решения так и не изменил.

* * *

Уже к семи вечера температура воздуха упала до минус пяти, но Федор Олегович к трудностям был готов. Вязанку сухих дров прихватил с собой. И на месте, пока не стемнело, успел веток подсобрать. Костер уютно расцвечивал ледяную тьму, в котелке булькала вода. Водопад Каракая-Су грохотал примерно в пятистах метрах.

Выйти в медитацию он планировал ровно в полночь. А пока что максимально утеплился, приготовил спальный мешок и юркнул в палатку. Прежде гордился, что умеет, словно Штирлиц, заснуть, когда нужно, но общение с нытиками из санатория «Мечта» на пользу не пошло. Наслушался о «стариковской бессоннице», и, поди ж ты, — его тоже накрыло. То холодно, то неудобно, то вроде как чей-то вой совсем близко от палатки. Вдруг дети вспомнились.