— Нет. — Он накрыл ее рот своим и глубоко поцеловал, наслаждаясь вкусом ее счастья. Ее конь переступил с ноги на ногу, нетерпеливо фыркая, и разорвал их связь, но Магни все еще держал ее за тунику, и далеко он не ушел. Он улыбнулся, глядя в глаза Сольвейг, теперь горящие возбуждением. — Мое предназначение в другом — стать частью твоей легенды, а не просто однажды рассказать ее.
17
Сольвейг спрыгнула с коня, которого считала своим, большого черного жеребца с белой отметиной на лбу, напоминавшей солнце — почти как у нее самой. Она называла его Агги. Когда она соскочила на землю, покрытую опавшими старыми листьями и сосновыми иглами, Агги откинул голову назад и толкнул ее в бедро.
Она рассмеялась и полезла в карман своего плаща.
— Однажды у меня не будет для тебя сладостей. Будешь ли ты тогда таким же послушным и преданным? — Она протянула руку, и Агги взял с ее ладони ломтики сушеного яблока.
— Послушным? Этот зверь? — Магни подошел к ней, ведя за собой своего гнедого.
Сольвейг только улыбнулась. Ей нравилось, что Агги был сдержан и с подозрением относился ко всем, кроме нее.
Когда она впервые увидела его в норширской конюшне несколько месяцев назад, даже самый опытный наездник назвал бы его непокоряемым. Они все еще думали о том, чтобы кастрировать его, чтобы сделать более послушным. Агги был прекрасным жеребцом, который мог бы дать хорошее потомство.
И он определенно был таким — темно-черный, даже на ярком солнце, с густой, пышной гривой. Его крупное, мускулистое тело перекатывалось мышцами, шерсть блестела.
Потребовалось трое мужчин, чтобы вывести его из стойла. Когда коня выпустили на свободу, потребовались часы и еще несколько человек, чтобы вернуть его обратно. Агги был не из тех, кто легко переносит ограничения или ожидание.
Что-то сразу же привлекло Сольвейг к стойлу, где он расхаживал, фыркал и ржал, безжалостно пиная стены. Пока ее мать и отец разговаривали с конюхом, она подошла к двери стойла, чтобы понаблюдать за конем, и вдруг осознала, что разговаривает с ним. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, его глаза и уши выдавали настороженность. В конце концов, он подошел и толкнул ее носом в руку.
Сольвейг провела так какое-то время, поглаживая коня по морде, смеясь, когда он пожевывал губами ее руку, и вдруг заметила, что в конюшне стало тихо. Решив, что родители ушли, она обернулась и увидела, что они и конюх пристально смотрят на нее.
Вот так у нее появился собственный черный жеребец. Весть о том, что она приручила дикого зверя, дошла до короля, и он купил коня и преподнес его ей в подарок.
Сольвейг не знала, как учить лошадь, но ее мать и главный конюх Кенхельм показали ей. Кенхельм был хорошим человеком, хотя иногда и чересчур, по мнению Сольвейг и ее матери, властным со своими подопечными. Он хорошо учил ее и Агги.
Агги доверял только ей, но был готов подчиняться другим, пока ассоциировал их с Сольвейг. Ей очень нравилось, что такое величественное создание понимает, что только она достойна его доверия.
Стоя перед этим скромным маленьким домиком в меркурианском лесу, Сольвейг ласково подтолкнула своего коня локтем и улыбнулась мужчине, стоявшему рядом с ней.
— Он послушен мне, и это все, что имеет значение.
Магни обнял ее свободной рукой за талию и притянул к себе.
— Мне знакомо это чувство.
Она отстранилась от поцелуя, когда он потянулся за ним, и приподняла бровь, глядя на него.
— Ты хочешь сказать, что приручил меня?
Он пошевелил бровями.
— Не знаю, но оседлал точно.
Он дразнил ее, и она восприняла это как должное, но, возможно, в этом была и доля правды. Придав своему лицу выражение крайнего возмущения, Сольвейг толкнула его в плечо.
— Хм! Как ты думаешь, Магни Леифссон, какой приз ты получишь за свое высокомерие?
Смеясь, он отпустил ее и взял у нее поводья Агги.
— Иди в хижину. Я привяжу лошадей, а потом покажу тебе.
— оОо~
Хижина была небольшой, но удобной. Как только в очаге затрещал огонь и легкая еда, которую они принесли с собой — хлеб, сыр и вино — была разложена на скромном дощатом столе, стало еще уютнее. У стен стояли сундуки, набитые мехами, постельным бельем, охотничьими принадлежностями и посудой. Магни расстелил большое меховое покрывало, и они уселись на полу перед камином, наслаждаясь едой. Покончив с едой, он вытянулся на меху и, опершись на локоть, уставился на огонь.
Сольвейг допила вино и откинулась на спинку тяжелого стула, удовлетворенно вздохнув. К ее большому удивлению, за эти месяцы Меркурия стала ей близка. Ей нравился замок, люди, живущие в нем, его наряды и ритуалы. Ей нравился Норшир и напоминания о доме. Ее семья, даже если учесть, что они готовились к войне, казалась более непринужденной здесь, в этом месте, где они не были главными.
И сама она чувствовала себя комфортно и как-то по-новому. Каждый день они работали над возвращением домой. Каждый день они обсуждали грядущую войну и готовились к ней. Но она будет скучать по этому чужому месту и чувству принадлежности, которое здесь обрела.
— Ты стала мрачной, — сказал Магни, потянувшись к ней и притянув к себе.
Она покачала головой.